Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

В другом арзамасском процессе также ограничились двумя пытками и продемонстрировали столь же профессиональное решение дела. 2 сентября 1722 года Петр Кирилов, арзамасский крестьянин, пришел к другому человеку, чтобы получить свой долг, а после этого его нашли зарезанным и ограбленным. Вскоре он умер от ран, но успел рассказать, кто на него напал. Обвиняемый утверждал, что Кирилов сам первый напал и это была самозащита. Стремясь добиться признания и не имея больше свидетелей, судьи распорядились о пытке. 7 сентября под пыткой обвиняемый, получив 15 ударов кнутом, не изменил своих показаний; то же повторилось и 1 ноября, когда ему дали уже 25 ударов. Затем судьи приказали сделать выписки из Уложения и Новоуказных статей о самозащите и ненамеренном убийстве. 21 декабря триумвират из воеводы Челищева, а также майоров и асессоров Кишкина и Засецкого принял версию ответчика, признав убийство непредумышленным, и приговорил его к битью кнутом перед канцелярией. Примечательно, что приговор детально пересказывает показания обвиняемого, дважды подтвержденные им на пытке [725].

Петровские судьи серьезно относились к свидетельствам, полученным на пытке. Время от времени они оправдывали ответчиков, сумевших выдержать ее мучения. В 1722 году Чертков начал разбирательство, продолженное осенью того же года триумвиратом Челищева, Кишкина и Засецкого. Дело началось с челобитья с обвинением новокрещенки Анисьи в отравлении своего мужа. Пытаясь свалить вину на других, на первом расспросе Анисья утверждала, что была подговорена своей теткой и снохой, и первая дала ей мышьяка. В допросе обе женщины энергично отрицали свое участие и вообще применение яда, говоря, что Анисья на них «клеплет». Поскольку в его распоряжении не было медицинского персонала, чтобы определить причину смерти, Чертков решил добиться правды пыткой. По его приказу были сделаны выписки из Соборного уложения, обосновывавшие применение пытки к Анисье, поскольку она была обвинена несколькими людьми. В первый раз, еще в апреле, Анисью в застенке только расспрашивали, и она повторила свою историю. При тех же обстоятельствах ее предполагаемые сообщницы также держались своих первых показаний. Затем 25 мая ответчицу пытали, дав ей 10 ударов кнутом. После этого она отказалась от своих слов и призналась, что ее муж умер своей смертью, а про яд она придумала. Поскольку эти показания противоречили ее прошлым словам, судьи подвергли ее пытке еще два раза по 15 ударов (19 и 28 сентября). Она оба раза подтвердила последнюю версию. В итоге судьи приняли свидетельство этих трех пыток и, по-видимому, согласились с утверждением о естественной смерти человека. Процитировав Уложение, они вынесли решение, что, поскольку обвиняемая выдержала три пытки, не изменив показаний, ее нужно освободить без наказания, как и оклеветанных ею из мести «сообщниц» [726].

В нерешенном деле середины 1720-х годов встречаем образцы новых петровских форм делопроизводства: нумерованные «пункты», новое обращение к верховной власти («Отец Отечества») и протоколирование пыток. Дело касалось ссоры о собственности. В своем челобитье один крестьянин доносил, что люди из его деревни ездили в лес для рубки дров и подверглись там нападению крестьян из соседней деревни, претендовавших на эти же угодья. В схватке один человек был убит. Майоры и асессоры Кишкин и Засецкий приказали привести одного из обвиненных в нападении, Сергея Семенова, который в расспросе признался, что он один, без сообщников, убил, но для самообороны. Стремясь проверить показания и установить наличие сообщников, судья велел его пытать. 17 марта, получив 30 ударов кнутом, Семенов «сказал те ж речи»; 23 марта он был бит 27 раз и повторил все то же. При каждой пытке записывались имена присутствовавших свидетелей: «староста Залесных станов» и старосты «ведомства Приказу большого дворца» [727].

Пытке подвергали и мужчин, и женщин, но очень немногие ответчики были из дворян – только двое во всех изученных нами делах. Эти два дела делятся поровну в ответе на вопрос, могло ли благородное рождение уберечь от пытки. В колоритном деле 1720-х годов Андрей Лопатин был обвинен в убийстве десяти своих крестьян (и мужчин и женщин) и получил смертный приговор без упоминания пытки. Но когда он сказал за собой «слово и дело», чтобы избежать наказания, его подвергли трем пыткам и били кнутом за ложное объявление. С другой стороны, шацкий помещик Афанасий Никифоров избежал не только пытки, но и наказания и был оправдан. Он был мастером манипулировать судом. Обвиненный в убийстве своей дворовой девушки, в апреле 1717 года он был допрошен и заключен в тюрьму, но, как меланхолично отмечено в деле, ему удалось освободиться «ис-под короула, не учиня указу» уже в июле без поручителей. «Чего для» это произошло, следовало допросить подьячего, «у которого дело было». Вероятно, не обошлось без взятки. В январе 1723 года Никифоров был арестован снова, но уже в феврале устроил свое освобождение. Ему удавалось еще двадцать лет уклоняться от правосудия, пока наконец в 1745 году дело не было снова открыто благодаря челобитчикам-крестьянам, возмущенным, что он до сих пор на свободе. Судьи, приняв дело, применили какую-то причудливую логику: было решено, что, хотя ему не выносили приговора за убийство, Никифоров должен получить прощение по амнистиям 1725 и 1726 годов. Оставалось еще несколько обвинений, но и здесь помещик был помилован по причине своего слабого здоровья: оказалось, что он полностью вышел из строя, «руками и ногами не владеет» и «весьма болен». И Никифоров был освобожден по расписке, так и не получив никакого приговора [728].