Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Как показывают некоторые из рассмотренных случаев, пытка помогала судьям решать дела на месте, не обращаясь к высшим инстанциям. Они применяли для этого обычные телесные наказания. Так, в деле, начатом 7 октября 1719 года, арзамасский ландрат Степан Афанасьевич Нестеров слушал вопрос о краже («татьбе»): одного крестьянина поймали с ворованным кафтаном и женской шубой. На допросе он показал, что, возвращаясь домой из торговой поездки, остановился в кабаке и напился там пьян. В таком состоянии он и украл в соседней деревне кафтан и шубу. В соответствии со статьей Соборного уложения о пытке преступников, пойманных с поличным, Нестеров 9 октября велел его пытать, причем дано ему было 30 ударов кнутом. Тут он подтвердил и свое признание, и отсутствие у него сообщников и преступного прошлого. Дело тянулось до 5 августа 1720 года, когда судьей уже был Я.Г. Чертков. Ему представили выписки и из Уложения, и из Новоуказных статей 1669 года о первой краже, наказания по которым несколько различались (см. приложение). Затем Чертков составил свой собственный вариант наказания, отказавшись от членовредительства, тюремного заключения, ссылки и назначения компенсации, требуемых Уложением. Вместо этого он приговорил обвиняемого к битью кнутом, «водя по торгом нещадно, чтоб на то смотря, другим неповадно так было воровать», и отпустить «дав ему по указу [то есть Уложению] письмо». Свое решение он обосновал указанием на признание обвиняемого в расспросе и на пытке, а также тем фактом, что за десять месяцев его тюремного заключения против него не было выдвинуто новых обвинений. Вердикт Черткова соответствует духу, но отнюдь не букве закона [729].

Демонстрируя такую же независимость мысли, в феврале 1716 года Матвей Лукьянович Ермолов, шацкий ландрат, решил дело о конской краже. Двое бандитов напали на человека, поехавшего на лошади на реку за водой, и лошадь отняли. Потерпевший прибежал в свое село, поднял тревогу, и крестьяне, собравшись, догнали и схватили похитителей, а затем вместе с лошадью привели в Шацк. Руководствуясь соответствующей выпиской из Уложения, Ермолов распорядился провести допрос (на котором один из приводных людей сознался в грабеже) и пытку, на которой тот не изменил своих показаний. Поэтому, после того как он отсидел в тюрьме требуемый Уложением срок, чтобы против него могли быть выдвинуты другие обвинения, Ермолов приговорил его к битью кнутом за первую кражу, следуя Уложению, но без применения требований о членовредительстве, тюремному заключению и ссылке. В 1727 году арзамасские судьи снова применили закон по-своему. 20 февраля 1727 года крестьянина Федора Степанова привел в Арзамас другой крестьянин того же землевладельца, потому что тот вернулся из Москвы, куда ездил по найму отвозить хлеб, и привез мертвое тело своего спутника. Сначала он утверждал, что на дороге тот был убит неведомыми воровскими людьми, но затем на допросе признался, что сам убил его в пьяной драке из-за денег. Сделав выписки из Соборного уложения, майор и асессор Засецкий подверг Степанова трем пыткам, на которых он уже не менял показаний. 24 марта Засецкий постановил «за неумышленное смертное убийство» обвиняемому «наказание кнутом учинить» «при народном собрании публично… чтоб смотря на то другим того чинить было неповадно». Асессор обосновывал приговор указанием на расспрос, три пытки, Уложение и Новоуказные статьи. После наказания Степанов был отпущен на поруки, что соответствовало последнему кодексу. На деле стоят разом подписи судьи, секретаря Ивана Карпова и подканцеляриста Степана Савастьянова [730]. Для подобных местных преступников довольно было и простого битья кнутом.

В деле о побеге из тюрьмы 1729 года мы сталкиваемся с редким случаем использования в судебном приговоре батогов. Колодник, содержавшийся в тюрьме нижегородского Дудина монастыря, извещал на 18 человек-сидельцев, что они замыслили побег. Их допросили, и они признали, что хотели бежать «напролом», то есть напав на сторожей, когда их выпустят за водой «или с парашею». Возможно, из-за того, что они все-таки не совершили побега, было приказано «учинить им на публичном месте наказание – вместо кнута батоги бить нещадно, чтоб на то смотря, другим чинить было неповадно». В других случаях регулярно применялся кнут, часто «нещадно». Так, в деле 1719 года Чертков приговорил человека к битью кнутом, «водя по торгом нещадно», вердикт, обычный в московский период, но редкий в петровское время [731].