Бернард Льюис - Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы

Сначала мамлюки, осознавая прямые следствия подобного развития событий, а также подталкиваемые к действиям своими венецианскими товарищами по несчастью, пострадавшими от этой перемены, пытались дипломатическим путем, а затем и военным отвратить португальскую угрозу. Их старания ни к чему не привели. Португальские корабли, строившиеся так, чтобы противостоять атлантическим штормам, превосходили мусульманские и по своей конструкции, и по вооружению, и по мореходному искусству экипажей. Вскоре они уже смогли победить египетские эскадры, систематически истреблять арабское торговое судоходство в Индийском океане и проникнуть даже в Персидский залив и Красное море. Это неравенство на море было лишь частью растущего технологического разрыва между исламским Ближним Востоком и восходящими державами Запада. В XVI веке, после завоевания османами арабских территорий и усиления активности европейской коммерции в Восточном Средиземноморье, левантийская торговля в некоторой степени возродилась, но осталась второстепенной. Арабский Ближний Восток оказался обойден. И лишь уже в XIX веке главные пути мировой торговли вернулись к нему.

В течение долгого века арабского затмения произошли три существенные перемены. Первой из них стало превращение исламского Ближнего Востока из коммерческой, монетарной экономики в такую, которая, несмотря на обширную внешнюю и транзитную торговлю, была по сути квазифеодальной, основанной на натуральном сельском хозяйстве. Второй – конец политической независимости оседлых арабов и арабоязычных народов и их замена тюрками. В огромных, но малонаселенных пустынях арабские племена сохранили независимость, которую вернули себе после заката Аббасидов, оказывая сопротивление неоднократным попытками установить контроль над ними и часто размывая границы своих территорий в долгой борьбе с властью. Также и в нескольких горных оплотах арабоязычные народы оставались под властью арабов. Но повсюду в городах и сельскохозяйственных долинах и равнинах Ирака, Сирии и Египта в течение тысячи лет люди, говорившие по-арабски, уже не управляли сами собою. Настолько глубоко укоренилось ощущение, что только тюрки по своей природе способны управлять народами, что в XIV веке мы видим случай, когда родившийся в Сирии мамлюкский секретарь обращался к арабам не на родном языке, а на турецком через переводчика, опасаясь потерять лицо, если будет говорить на презираемом языке покоренного народа. Уже в начале XIX века Бонапарт, вторгшись в Египет, безуспешно пытался назначать говоривших по-арабски египтян на руководящие должности и был вынужден прибегнуть к туркам, так как только они могли внушать покорность.

Третья перемена состояла в перенесении центра тяжести арабоязычного мира из Ирака в Египет. Дезорганизация и слабость Ирака и его отдаленность от Средиземного моря, с которого в будущем придут и купцы, и враги, сделали страну непригодной в качестве основной базы. Альтернативой Ираку был Египет, другой торговый путь и орошаемая долина одной реки, которая по самой своей природе требовала единого централизованного правительства, – единственное мощное централизованное государство на Арабском Востоке.

С мощью арабов ушла и слава. Правители, говорившие по-персидски и по-тюркски, унаследовавшие престолы арабов, покровительствовали поэтам, которые могли петь им хвалы на родных языках, в соответствии с их вкусами и традициями. Сначала персы, затем тюрки развили собственные независимые языки мусульманской культуры и вместе с политическим руководством взяли на себя культурное руководство над исламским миром. При владычестве сельджуков и монголов начался новый расцвет исламского искусства. И персидская, и турецкая литература, хотя и сильно окрашенная арабо-исламской традицией, породила самостоятельные и важные ветви. После периода сельджуков арабский язык в литературе ограничивался арабоязычными странами, за исключением небольшого числа богословских, юридических и научных трудов. Смещение центра тяжести арабского мира на запад придало большее значение Сирии и еще большее Египту, и они стали главными центрами арабской культуры.

Перемены в правительстве и обществе отразились и в интеллектуальной жизни. Пассивная зависимость от власти в общественной жизни нашла свою параллель в литературе, которая утратила жизненную силу и самостоятельность. Самая бросающаяся в глаза особенность того времени – увеличившийся акцент на форме у художников и на памяти у ученых. Но все же в нем встречались и великие фигуры – Аль-Газали (1059–1111), один из величайших мыслителей ислама, который попытался совместить новую схоластику с интуитивной и мистической религией суфиев; Аль-Харири (1054–1122), по сию пору считающийся арабоязычными народами высочайшим мастером литературной формы и элегантности; Якут (1179–1229), биограф, географ и историк; а в постмонгольскую эпоху – ряд историков или, правильнее сказать, исторических компиляторов, среди которых особняком стоит тунисец Ибн Хальдун (1332–1406) как величайший исторический гений ислама и первый, кто разработал философскую и социологическую концепцию истории.