Николай Троицкий - Александр I и Наполеон

Замыслив отречься от престола, Александр, естественно, думал о своем наследнике, и эти думы тоже были тревожными. После того как в 1800 и 1808 гг. умерли в младенчестве две его дочери, он не имел больше законнорожденных детей. Поэтому, согласно акту о престолонаследии 1797 г., преемником Александра считался следующий по старшинству его брат Константин Павлович, который, кстати, уже с 1799 г. носил титул цесаревича. Но Константин давно уже дал себе зарок «не лезть на трон» («задушат, как отца задушили»). Весной 1820 г. он оформил развод с вел. кн. Анной Федоровной и вступил по любви в морганатический брак с польской графиней Жанеттой Грудзинской (она же — княгиня Лович), тем самым отрезав себе путь к трону. Александр, убедившись, что его брат всерьез предпочел нецарственную жену царскому скипетру, 16 августа 1823 г. составил особый манифест, где в изменение акта 1797 г., т. е. в обход цесаревича Константина, был объявлен наследником престола третий из братьев — Николай. Этот манифест царь упрятал в Успенский собор с надписью на пакете: «Хранить до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия» [140] Подлинник манифеста см.: ГА РФ. Ф. 679. Oп. 1. Д. 68. .

С тех пор до самой смерти Александра I манифест хранился в тайне — даже от Николая Павловича. Знали о нем, кроме Александра и Константина, только архиепископ московский Филарет, А.Н. Голицын и, конечно, Аракчеев, от которого у царя вообще не было секретов. Отсюда и загорелся в декабрьские дни 1825 г. весь сыр-бор междуцарствия. Более того, тайна, которою царь окружил манифест, и его загадочная воля («хранить до моего востребования») сбили с толку историков. Они и поныне мучаются вопросом: в каком случае Александр мог востребовать манифест? Одни полагают, что он намеревался обнародовать манифест вместе со своим отречением от престола: другие усматривают здесь перестраховку со стороны царя, который вполне мог допустить, что либо он сам еще изменит свое решение, либо одумается и захочет вернуть свое право на трон взбалмошный Константин Павлович. Скорее всего, царь оставлял для себя возможность заменить уже принятое решение любым другим, в зависимости от новых (вплоть до самых непредвиденных) обстоятельств…

В последний год жизни у 47-летнего Александра I, по мнению его авторитетнейшего биографа вел. кн. Николая Михайловича, «начались проявления полного маразма, и обнаружилось это в стремлении к уединению и в постоянных молитвах». «Полный маразм» — это, конечно, преувеличение. Но уединение, молитвы, «зловредный мистицизм» (по выражению того же Николая Михайловича) действительно стали главными в жизни царя. Вновь и вновь перечитывал он слова Екклезиаста, подчеркнутые им в собственном экземпляре Библии: «Видел я все дела, какие делаются под солнцем; и вот — все суета». Он все больше сторонился дел и даже к угрожающим доносам о заговоре декабристов не проявлял должного интереса. Между тем начальник военных поселений Украины граф И.О. Витт (кстати сказать, отец невесты вождя декабристов П.И. Пестеля), его агенты И.В. Шервуд и А.К. Бошняк с июля по октябрь 1825 г. представили царю три новых доноса с подробными списками имен заговорщиков. Витта и Шервуда Александр принял лично. Он даже спросил у Шервуда (унтер-офицера из вольноопределяющихся): «Чего же эти… хотят? Разве им так худо?» Доносчик ответил: «От жиру собаки бесятся».

Нельзя сказать, что царь остался равнодушным к потоку информации о заговоре. Он приказал уволить со службы генералов М.Ф. Орлова, М.А. Фонвизина и П.С. Пущина, полковников А.Ф. Бригена, Ф.Н. Глинку, П.Х. Граббе, А.Г. Непенина, лично потребовал от генерала кн. С.Г. Волконского: «Не занимайтесь управлением моей империи!» Но к более суровым репрессиям против заговорщиков царь не прибегал, усматривая в их «злоумышлении» когда-то им самим пережитые иллюзии.

Д.С. Мережковский так объяснял ход его мыслей: «Он — отец, они — дети. И казнь их будет не казнь, а убийство детей. Отцеубийством начал, детоубийством кончит».

Уединяясь от дел и людей и углубляясь в себя, Александр вдруг (может быть, из христианского чувства раскаяния) стал все заботливее относиться к жене, которую прежде мог не замечать месяцами. Теперь он окружил ее нежным вниманием, страдал оттого, что она нездорова, поднял на ноги всех врачей. Придворные эскулапы летом 1825 г. определили у императрицы начало хронической чахотки и рекомендовали провести зиму в Италии или на Мальте, но Елизавета Алексеевна категорически отказалась ехать за границу. Тогда был выбран вместо Мальты или Неаполя… Таганрог — по мнению врачей, «наименее удаленное место, куда путешествие было бы не так утомительно и где по пути можно было подыскать удобные остановки для ночлегов или дневок».