Именно сравнение с Наполеоном побуждает историков недооценивать Александра — сравнение, которого Александр, конечно, не выдерживает. Даже официальный биограф царя, его внучатый племянник вел. кн. Николай Михайлович вынужден был признать: «Как правитель громадного государства, благодаря гениальности сперва его союзника, а потом врага, Наполеона, он навсегда займет особое положение в истории Европы начала XIX столетия, получив и от мнимой дружбы и от соперничества с Наполеоном то наитие, которое составляет необходимый атрибут великого монарха. Его облик стал как бы дополнением образа Наполеона <���…> Гениальность Наполеона отразилась, как на воде, на нем и придала ему то значение, которого он не имел бы, не будь этого отражения».
Автограф Александра I.
Автограф Наполеона.
При всей полярности мнений современников и потомков об отдельных (в особенности, нравственных) качествах Наполеона почти все они с редким единодушием признавали уникальный масштаб его личности как гения и колосса. Так оценивали его Г. Гегель и Д. Гарибальди, В. Гюго и О. Бальзак, И. Гёте и Д. Байрон, А. Мицкевич и Г. Гейне, Л. Бетховен и Н. Паганини, А.В. Суворов и Денис Давыдов, А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов, В.Г. Белинский и Н.Г. Чернышевский, Марина Цветаева и Ф.И. Шаляпин. Все они ставили Наполеона в первый ряд величайших полководцев мира (как правило, на 1-е место) и вообще самых крупных фигур в истории человечества, усматривая в нем наиболее характерный пример «гениального человека» (Чернышевский) и даже увлекаясь им до таких преувеличений, как: «небывалый гений» (Гегель), «лучший отпрыск Земли» (Байрон), «квинтэссенция человечества» (Гете), «божество с головы до пят» (Гейне) и т. д. Два историка из стран, бывших главными врагами Наполеона, — англичанин А.П. Розбери и наш Е.В. Тарле — пришли к одинаковому заключению: «Наполеон до бесконечности раздвинул то, что до него считалось крайними пределами человеческого ума и человеческой энергии».
Главную историческую заслугу Наполеона один из его русских биографов Н.А. Соловьев определил так: рожденный «революционным хаосом», он «упорядочил этот хаос». Действительно, усмирив революцию, Наполеон сохранил и облек в правовые нормы ее важнейшие завоевания: отмену феодальных ограничений, свободу развития капиталистического производства, гражданское равенство населения. Более того, он распространял эти завоевания из Франции по всей Европе. Вторгаясь в чужие страны, разоряя их контрибуциями, Наполеон уничтожал в них и феодальную рухлядь — разрушал средневековые режимы, отменял дворянские и церковные привилегии, освобождал крестьян от пут крепостничества, вводил свой Гражданский кодекс. «В десять лет он подвинул нас целым веком вперед», — сказал о нем Лермонтов. Опережая свое время, Наполеон шел к европейской интеграции (которую он сам контролировал бы), достиг на этом пути недосягаемых прежде высот и «споткнулся, — по выражению Аркадия Аверченко, — только тогда, когда дальше идти было некуда».
Трагедия Наполеона заключалась в том, что свои передовые законы и установления он навязывал отсталым народам силой. В результате, он «додразнил другие народы до дикого отпора, и они стали отчаянно драться за своих господ» (А.И. Герцен). Покорив Европу и облагодетельствовав ее (как ему казалось) своими преобразованиями, он восстановил ее всю против себя. Хорошо сказала об этом Жермена де Сталь: «Ужасная дубина, которую он один мог поднять, упала, наконец, на его собственную голову». С 1808 г., когда Наполеон был вынужден бороться с многочисленными противниками одной рукой (другая была занята в Испании), и особенно с 1812 г., когда в снегах России погибла его «Великая армия», он был исторически обречен. Совершенно прав акад. Е.В. Тарле: «В его исторической судьбе удивительно вовсе не то, что он в конце концов погиб, но что он мог столько времени продержаться в том безмерном величии, которое он для себя создал <���…>». Словом, если историческую роль Александра сыграл бы на его месте любой из многих его союзников и соратников, то роль Наполеона мог сыграть только он один.
Что же общего у Александра и Наполеона? Прежде всего и тот и другой — деспоты. Оба они во главу угла любого решения ставили свою волю. Но даже в этой общности они были очень разными. Если Наполеон представлял буржуазный прогресс, то Александр — феодальную реакцию (в Европе возглавлял Священный союз как международную жандармерию, а в России насаждал режим военных поселений, самовластие аракчеевых и Магницких). С другой стороны, Наполеон дискредитировал свое прогрессивное начало как тиран внутри Франции и агрессор вне ее. Александр же маскировал свою реакционность многочисленными проектами реформ, ни один из которых, однако, не был реализован — главным образом потому, что царь боялся либо феодального заговора, который заставил бы его разделить судьбу отца и деда, либо антифеодального взрыва с появлением в России доморощенного Робеспьера или Наполеона. Между тем реформы «дней александровых» (особенно проекты М.М. Сперанского) могли бы ускорить национальное развитие России и освободить ее от крепостничества на несколько десятилетий раньше 1861 г.
Читать дальше