Наталия Лебина - Проституция в Петербурге - 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

И на Остров уеду я с ним».

Существовал в городе в 20-е гг. и контингент потребителей, пользовавшихся притонами, а скорее тайными домами свиданий. Читатель уже знаком с делом некой гражданки Т., осужденной ленинградским губернским судом в 1924 г. за притоносодержательство. Салон обвиняемой посещали многие известные в коммерческом мире города люди, а также представители интеллигенции. Курьезная история произошла с известным партийным журналистом Ольдором (И. Л. Оршером), который, судя по всему, тоже наведывался к гражданке Т. Уличенный в связи с проститутками, он отправился искать защиту у М. И. Ульяновой. Та, как пишет К. И. Чуковский, «пришла в ужас… Тов. Оршер, мы вам доверяли, а вы ходите на свидания с эсерами и меньшевиками! Стыдтесь! Так до конца и не поняла, что такое дом свиданий». [237] Чуковский К. И. Указ, соч., с. 298.

Почти такое же «непонимание» демонстрировали в начале 20-х гг. и многие партийно-комсомольские активисты, когда речь заходила о взаимоотношениях трудящихся слоев населения с институтом проституции. Известный в то время журналист И. Лин, специализировавшийся на молодежной тематике, писал в 1923 г.: «Торгуются с проститутками прилизанные молодые люди в пенсне, моноклях, в крепко заглаженных брючках, а рабочего парня там не найдешь, ему это не нужно» [238] Лин И. Эрос из Рогожско-Симановского района // «Молодая гвардия», 1923, № 4-5, с. 153. . Желаемое в данной ситуации выдавалось за действительное. Как известно, до революции значительная часть рабочих рассматривала контакты с продажными женщинами как обычное явление, как своеобразный вид досуга. Материальные трудности первых лет революции несколько изменили ситуацию с таким «досугом». Стабилизация же экономического положения в середине 20-х гг. вернула многих к традиционным формам сексуальной жизни. Действительно, если в 1920 г., согласно данным опросов, к услугам проституток прибегали около 43% рабочих и 41,5% представителей других слоев городского населения, то в 1923 г. продажной любовью пользовались 61% мужчин, трудившихся на фабриках и заводах, и 50%, занятых в иных сферах экономики, в торговле и т. д. [239] См.: Голосовкер С. Я. Итоги половой анкеты. // «Молодая гвардия», 1923, № 4-5, с. 153.

Многие рабочие, и в особенности молодежь, как явствует из источников, считали нормальным и естественным покупать ласки доступных девиц. Фабрично-заводские парни, по свидетельству медиков и социологов, полагали, что «пользоваться услугами проституток и болеть венерическими болезнями — дело вполне обычное, доказательство "молодечества"» [240] Василевский Л. М. Проституция и рабочая молодежь. М., 1924, с. 41. . Вначале 1925 г. в «Рабочую газету», выступившую с инициативой выявить отношение пролетарской общественности к потребителям продажной любви, нередко приходили письма с требованиями отменить порицание пользующегося проституцией, так как спрос на нее неизбежен. В декабре того же года губернский совет по борьбе с проституцией отмечал, что к уличным девкам обращается главным образом «рабоче-крестьянская масса» и лишь в некоторых центральных районах контингент потребителей носит смешанный — в социальном плане — характер. Любопытно отметить, что, чем выше были заработки рабочих, тем активнее они обращались к проституткам.

Анонимная анкета, проведенная в 1925 г. среди московских рабочих, показала, что к уличным женщинам ходят 27% текстильщиков, 31,6 — швейников, 42,3 — металлистов, 78% печатников — они были самой обеспеченной категорией рабочих. Та же картина наблюдалась и в Ленинграде. В августе 1928 г. областное совещание по борьбе с проституцией с грустью констатировало, что обращаемость к их подопечным повышается среди различных групп населения, и прежде всего рабочих, с ростом их материального благополучия. В пролетарских районах в конце 20— начале 30-х гг. складывался контингент постоянных потребителей продажной любви. Среди них, как отмечали авторы книги «Мелочи жизни», написанной по материалам обследования быта ленинградских окраин, можно было встретить «и мастера с «Треугольника», и безусого подростка с «Путиловского», и чернорабочего с «Веретена»…» [241] Зудин И., Мальковский К., Шаламов П. Мелочи жизни. Л., 1929, с. 40. .

Еще одним свидетельством прочных контактов «пролетарской массы» с институтом продажной любви является степень распространения венерических заболеваний в среде фабрично-заводских тружеников. Анкетирование 5600 больных сифилисом мужчин, проведенное в Ленинграде в апреле 1927 г., показало, что половина из них — представители рабочих, 19% — безработные, 11 — служащие, около 3 — крестьяне и 18% принадлежат к остальным социальным слоям. Начали половую жизнь с проститутками 31% опрошенных, а имели сношения с ними в дальнейшем подавляющее большинство анкетированных — 74%. Своеобразным показателем дальнейшей «демократизации» потребителей проституции мог служить и данные о местах заражения сифилисом и гонореей. В 20-е гг. заражались этими болезнями прежде всего те, кто имел половое сношение с продажной женщиной прямо на улице, на скамейке в парке, а иногда, как свидетельствуют материалы ленинградской милиции, на куче песка около Греческой церкви. Конечно, советские чиновники и нэпманы в этих местах не появлялись. Потребители же дешевой любви, не располагавшие большими средствами, не брезговали такой обстановкой. По данным обследования 1929 г., здесь происходило более половины контактов с проститутками. Таким образом, даже разрозненные, иногда косвенные материалы все же достаточно убедительно подтверждают то обстоятельство, что во второй половине 20-х гг. «социальное» лицо стороны спроса на услуги публичных женщин стабилизировалось. Как и до революции, основную массу потребителей составил так называемый средний слой, подавляющее большинство в котором представляли квалифицированные рабочие.