Марк Вишняк - Дань прошлому

По правилам монастыря путешественникам предоставлялся кров и стол в течение трех суток. Срок мог быть и продлен, но по специальному разрешению настоятеля. Нам отвели просторную комнату с койкой и чистым бельем для каждого. Трое суток мы отлично прожили на монастырском иждивении, собираясь с силами для предстоящего путешествия пешком. Осматривали окрестности. Читали вслух, - в частности "Антоновские яблоки" Бунина.

Узнав, что в монастырь прибыли студенты из Москвы, настоятель пригласил нас к себе. Один за другим, гуськом, проходили мы мимо благообразного старца, который крестил прикладывавшегося к его руке и одарял иконкой, претолстым томом "Абхазия" и маленьким альбомом снимков с Нового Афона. Когда очередь дошла до меня, и я поравнялся с настоятелем, он протянул мне руку, и я опять, как на панихиде в гимназии по Александру III, оказался перед дилеммой: не осложнять положения, быть как все и преклониться перед тем, что внутренне чуждо, как бы отречься от самого себя, или, как это ни неприятно, устоять, хотя бы с риском навлечь на себя упреки и, что хуже, насмешки.

Я почтительно поклонился настоятелю и пожал протянутую для поцелуя руку. Получив свой набор из иконки, "Абхазии" и снимков, я услышал обращенные уже не ко мне, а к следовавшему за мной Хераскову:

- Хорошо... Православный!..

Много раз прикидывал я сам с собой: правильно ли я поступил? Может быть, не следовало идти к настоятелю? Но это значило бы быть элементарно невежливым. Может быть следовало отказаться вообще от монастырского гостеприимства, чтобы не очутиться там со "своим уставом"? Но монастырь не ставил никаких ограничений для иноверцев. Неужели их надо было создавать или вообще не надо было участвовать в экскурсии с людьми другой веры?..

Мне казалось, что абсолютно удовлетворительного решения в создавшемся положении вообще не было, и что я выбрал в общем лучшее из возможных.

Другая неприятность подстерегала меня в Поти.

Пароход пристал ночью. Мы даже не сошли на берег и после 11-часовой стоянки проследовали в Батум. Но я успел захватить в Поти малярию, правда, в слабой форме. Малярия давала себя чувствовать года два.

Поблизости от Кутаиса мы навестили коллегу Габунию, жившего с семьей в ауле. Здесь неприятность случилась с Херасковым. Нас потчевали национальными блюдами, в которых мы плохо разбирались, но усердно уплетали. Херасков настолько осмелел - или оголодал, что, к недоумению хозяев, попросил вторично то, что принял за блюдо, когда то была лишь приправа, нечто вроде хрена или горчицы.

Предметом постоянных шуток была тучность Гейнике, но он так охотно подшучивал сам над собой, что они становились совершенно безобидными и скучными. Свенцицкий изощрялся в "дружеских шаржах" карандашом и рифмах. Он очень похоже изобразил Семеныча в виде взобравшегося на дерево орангутанга, сосредоточенно догрызающего огромную кость. Мне были посвящены строки:

Хоть еврей, - еврей-предатель,

Малый славный он.

Весь в пенснэ и всем приятен,

Весел, недурен.

Говорит немного странно,

Любит петь, не пить.

Коли врет, так врет исправно.

Любит полюбить.

Все эти неприятности, были, конечно, преходящи и несущественны. Непреходящим осталось путешествие в целом и впечатления от Волги с широчайшими разливами и живописными Жигулями. Она казалась грандиозной, но это слово утрачивало определенность, когда открылись красоты Кавказа, не одного, а многих и таких разных, как прибрежные и тропические Сочи, Сухум, Батум, и совершенно несравнимые с ними пейзажи Военно-осетинской дороги. Эту дорогу мало кто знает, - по ней можно только пройти пешком или проехать верхом. По дикости или первозданности она значительно превосходит знаменитую Военно-грузинскую дорогу, по которой сообщение поддерживалось в мое время на лошадях, а теперь по железной дороге и на автомобилях.

Чтобы перевалить кавказский хребет, мы из Кутаиса проехали по железно-дорожной ветке до Тквибули и там наняли осла с проводником. Багаж у каждого был невелик, но когда его погрузили, у осла можно было разглядеть лишь хвост да морду, по бокам и на спине болтались наши вещи. Он медленно переступал, покачиваясь из стороны в сторону и позванивая чайниками и посудой.

Нам предстояло взять Мамисонский перевал и пройти пешком 300 верст. Мы преодолели этот путь в 11 дней. Свенцицкий и я составляли "слабую команду". Свенцицкий часто прибегал к помощи Шера, который подтаскивал его на своей руке. Я выбирался собственными силами.