Марк Вишняк - Дань прошлому

Для меня знакомство с этой семьей не имело романических последствий. Мои увлечения протекали в другой среде и были краткотечны. Всё же и я очень сблизился с Королевыми не только как друг их будущих зятьев и мужей. К тому же, одна из сестер, Анюта, вскоре стала университетской подругой моей кузины, ставшей позднее моей женой. Сближение с Королевыми было не только местом приятного времяпрепровождения. Оно имело для меня и воспитательное значение: Я соприкоснулся с подмосковной природой и с мелко-помещичьим бытом, о которых знал лишь понаслышке или из книг. "Коренево" и особенно "Пителино" стали для меня не только местом отдыха, но и убежищем, когда разыскиваемый Департаментом Полиции я скрывался там и позднее, скрываясь, готовился к выпускным экзаменам по юридическому факультету.

С природой мне приходилось общаться редко и мало, но всё же, может быть, чаще, чем другим выходцам из той же среды, что и я. Со своими друзьями я поехал в Ярославскую губернию на тягу ранней весной, когда снег еще не сошел с полей. Охотником оказался я неважным: вальдшнепов только видел, но не подстрелил. Впрочем, и Свенцицкий с Шером были не более меня удачливы. Но главное, конечно, было не в добыче, а в атмосфере или процедуре. Хождение с ружьем по талому снегу, опьяняюще-свежий воздух, пронизывающий иногда до костей, и томительное выжидание, когда же, наконец, потянут, и волнение при пролете, охватывающее даже заранее убежденного в том, что он промажет. В заключение возвращение домой уставших, но напоенных озоном "охотников".

В своем внутреннем опыте я пережил то, что знал по описанию Тургенева. Да, Тургенев был прав! И если то, что он изображал, оказалось доступным и мне, а не только природному орловскому помещику или землеробу, значит оно доступно каждому. Тем самым тургеневское творчество приобретало в моем сознании общечеловеческий смысл.

В пасхальную ночь мы почти ежегодно отправлялись в Кремль слушать первый удар в колокол на Иване Великом. Потом мы все целовались, одни следуя религиозному обряду, христосуясь, другие, в их числе я, - из чистой любви к искусству: у нас в семье поцелуи были очень распространены. Когда же ко мне обращались, иногда не без задней мысли: - "Христос Воскресе!", я "агностически" уклонялся от прямого ответа и отвечал: с праздником!.. Из Кремля шли разговляться к Шерам. В этом я принимал самое деятельное участие и к трем часам утра возвращался к себе пешком с Остоженки чрез Кремль на Малую Лубянку, куда мы переселились с Маросейки.

Мы были чужды революции психологически, идейно, социально. Как, однако, мы ни оставались глухи к политике, как ни отворачивались от ее зовов, политика всё же врывалась в нашу непотревоженную жизнь. Мы гнали ее, и не пускали в дверь, она пролезала в окно.

Сдача Боголеповым в солдаты 183 студентов киевского университета за участие в студенческих беспорядках, как выражались одни, или в студенческом движении, по выражению других, ударила сильно по сознанию и совести молодежи. Не осталась безучастной и власть. Предначертанная ген. Ванновскому линия привела в Москве к образованию особой Комиссии для обследования причин, вызывающих недовольство и волнения студенчества, и мер к их устранению. Комиссию возглавил проф. Пав. Гавр. Виноградов, пользовавшийся мировой известностью, как историк.

К участию были привлечены и студенты - от каждого курса по три выбранных делегата. Комиссия собралась для суждения об оскорблении, нанесенном русской учащейся женщине кн. Мещерским в "Гражданине". Одним из делегатов от нашего курса был Лев Розенфельд, получивший позднее известность как адъютант Ленина Каменев.

Он ничем не обращал на себя внимания, кроме как речистостью и непринужденностью, с которой держался на кафедре, Каменев появился и у Шера, но и здесь ничем себя не проявил. Другим нашим делегатом был избран некий Вышеславцев - не Борис Петрович, будущий философ права, многим нас старше. Наш Вышеславцев тоже был "красноречив", но на свой лад: заикаясь, он так умеючи пользовался своим дефектом речи, что превращал его в преимущество. Поблескивая стёклышками пенснэ и загадочно улыбаясь, он запинался как раз там, где пауза подчеркивала ехидный смысл его речи. Выплыв на короткий срок на поверхность нашей жизни, Вышеславцев так же быстро и уже бесследно исчез с нашего горизонта.

К тому же времени относится и нашумевшая история на Высших женских курсах Герье. Передавали, что, когда, в связи с тем же "делом" Мещерского, какая-то курсистка стала взволнованно объясняться с директором курсов, престарелый проф. Герье не то взял ее за подбородок, не то не взял, а только сказал: