Сергей Цветков - Русское тысячелетие

. Обращение в этой связи к историографическому наследию Византии было, конечно, не случайным, ибо стройная концепция всемирной истории (естественно, в христианском её понимании) была тогда разработана только в рамках византийской историко-философской традиции.

В начале византийской историософии лежал акт божественного творения и драматическое происшествие, предопределившее дальнейшее течение событий – грехопадение человека. С этого момента человеческая история становилась как бы двуплановой, или двустворчатой, разделяясь на Священную историю и историю мирскую. Каждая из них развивала свою главную тему. Священная история вершилась всецело по воле Бога и под знаком предвозвестия. Ветхий Завет возвещал Новый, перекликаясь с ним на различных смысловых уровнях по принципу аналогии, причём этот параллелизм был настолько всеобъемлющим, что для средневековых книжников воистину не существовало такого деяния ветхозаветных персонажей, которое бы не имело своего эха на евангельских страницах.

В развёртывании мирской истории допускалась некоторая толика человеческой свободы воли, хотя и тут, в конце концов, всё совершалось по божественному предначертанию. Исторический путь человечества был озарён сумрачным светом грядущей катастрофы. Мир неудержимо стремился к своему концу. Рано или поздно светопреставление должно было остановить бег времени и завершить историю. А до тех пор, пока не исполнились сроки, светоч истинной веры был помещён в государственную ограду богохранимой империи ромеев.

Краеугольным камнем византийской «имперской эсхатологии» было представление о переходе власти, светской и сакральной, – от народа к народу, от царства к царству. Основание для подобной интерпретации хода мирской истории находили в знаменитом пророчестве Даниила 2 2 В книге пророка Даниила рассказывается, что Навуходоносор, царь вавилонский, увидел однажды странный сон, который смутил его дух. Ему приснился огромный и страшный истукан, голова которого «была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные». Вдруг с вершины горы «без содействия рук» оторвался камень и раздробил истукана в прах, а сам «сделался великою горою и наполнил всю землю». Тайный смысл этого видения Бог открыл Даниилу, который явился к недоумевавшему царю и объяснил, что его царство – «это золотая голова. После тебя восстанет другое царство, ниже твоего, и ещё третье царство, медное, которое будет владычествовать над всею землёю. А четвёртое царство будет крепко, как железо… А что ты видел ноги и пальцы на ногах частью из глины горшечной, а частью из железа, то будет царство разделённое… частью крепкое, частью хрупкое… И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно, так как ты видел, что камень отторгнут был от горы не руками и раздробил железо, медь, глину, серебро и золото» (Дан., 2:1, 27—45). . Передача светской власти (translatio imperii) происходила в процессе последовательной смены великих держав: Вавилонской, Мидийско-Персидской, Македонской, Римской. Теперь их историческим преемником выступало непобедимое христианское царство – Византия. Наследование сакральной власти шло по другой линии – от благочестивых царей израильских. Подобно им, византийские василевсы считались помазанниками Божиими, и в этом качестве они превосходили всех земных владык. В конце времён последний властелин православного царства должен был передать свою царственную власть непосредственно самому Христу, прервав течение земной истории.

Историософская доктрина греков ничего не говорила о причастности других народов к истории спасения: политическая пропаганда и страстное чувство национального превосходства почти заглушили в ней христианский универсализм. Но она содержала общие принципы христианской философии истории и готовые формулы для встраивания частной истории в глобальный исторический процесс. Вот этот методологический каркас и был бесценной находкой берестовских книжников. И потому их переводы сыграли поистине выдающуюся роль в истории древнерусской мысли. Это была настоящая школа самостоятельной умственной деятельности. Протоиерей Георгий Флоровский очень верно заметил, что «для перевода требуется большое творческое напряжение, великая изобретательность и находчивость, и не только на слова. Переводить, это значит бдить и испытывать. Это совсем не только простое упражнение или формальная гимнастика мысли. Подлинный перевод всегда соозначает и становление самого переводчика, его вхождение в предмет… не только словесный процесс, но именно сложение мысли» 3 3 Флоровский Георгий , протоиерей. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 6. .

Читать дальше