Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том третий. Меч вакеро

– Взгляни на сей могильник.– Де Уэльва кивнул на скалы.

– Здесь кто-то похоронен? – Брови слуги поползли вверх.

– Нет, но умирает…

Слуга, привстав в широких испанских стременах, окинул взглядом древние стены, но кроме валунов, обросших зелеными бородами мхов, не увидел ничего.

– Мы находимся, Мигель, в одной из ран войны времен хаоса и огня. Всмотрись, и увидишь останки некогда могучих тел. Они окаменели под грузом тысячелетий, по-трескались и развалились… И рубцы их покрылись серой плесенью веков.

Юноша бросил на господина укоризненный взгляд и буркнул стесненным шепотом:

– Если ваша милость и дальше будет задумываться об этом, мы сами, как пить дать, сгинем. Мне этот склеп не по душе, сеньор. Надеюсь, судьба уготовила нам иное.

– Какая разница между смертью и судьбой? Обе, в конце концов, вобьют нас в одну и ту же яму, вырытую в земле… – Дон, боле не говоря ни слова, указал притихшему слуге на проступившую в тумане расщелину и направил туда иноходца.

Спешившись, они перекинули ружья за спины; прихлестнули поводья к высоким голым ветвям иссохшего дерева так, чтоб лошади не сумели сорвать их, и начали карабкаться наверх.

Поднимались с частыми перерывами; подъем был небезопасен, и они не могли позволить себе враз подняться на самый верх, так как там их могли уже караулить…

После второй передышки Мигель беспокойно посмотрел вниз: белесые испарения напрочь скрыли лошадей; казалось, под ними бесшумно катил свои воды Стикс 5 5 Стикс – подземная река, через которую Харон перевозил души умерших (греч. миф.). , и вот-вот из тумана должна показаться лодка Харона 6 6 Харон – сын Эреба и Ночи, перевозчик теней умерших через Стикс, реку подземного царства (греч. миф.). (Прим. автора). .

Пальцы горели даже в перчатках. Хвататься за острые выбоины и тянуть, волочить себя вверх было нелегким делом. Слуга обогнал своего господина чуть ли не на два корпуса: его мускулистое тело, словно сплетенное из одних рук и ног, с необычайной ловкостью карабкалось по осклизлым глыбам; наметанный глаз верно определял место, где можно было поставить квадратный носок сапога; крепкие пальцы всякий раз находили нужный выступ и прикипали к нему мертвой хваткой. Он уже почти достиг высоты и вдруг замер, точно его приколотили гвоздями.

Правая нога Мигеля судорожно шаркнула по камню стены.

Диего сморщил лицо. В глаза ему словно швырнули горсть песка.

– Какого дьявола! – сквозь зубы процедил майор. Он ни черта не видел, но Мигель молчал, как заговоренный.

Тишина заставила заледенеть кровь в жилах Диего, виски разворачивал бешеный пульс; он ощутил, как полукружия пота на сорочке под мышками удвоились в радиусе. «Баста»,– проколотилось в мозгу, когда сверху донесся дроглый, полный неподдельного ужаса скорее выдох, чем шепот:

– Змея…

И вновь наступила тишина. Слышно было только, как ветер завывал в эбеновых трещинах стен, будто не в силах отыскать выход из заколдованного лабиринта.

Язык прирос к нёбу, лоб и щеки Мигеля блестели, как морская галька. Немигающие глаза гремучей змеи были устремлены на него в каких-нибудь пятнадцати—двадцати дюймах. Звук его голоса боевито приподнял голову пресмыкающегося; рядом с ухом юноши ровно кто встряхнул кису с сухими фасолинами.

Мигель не смел пошевелить и мизинцем. Он неотрывно таращился на свернувшуюся в пестрые кольца смерть. Ноги и руки начинала грызть судорога. Это был двойной капкан – спереди и сзади: змея и пропасть. Захлебываясь страхом, он не знал, что выбрать. А гремучая тварь вот-вот собиралась сделать бросок. И тут в трех футах от Мигеля раздался шорох. Змея отреагировала мгновенно, крутнув чешуйчатым треугольником головы и затрещав дюжиной погремушек. Ее раздвоенный глянцевитый, точно тело дву-хвостки, язык мелькал черной молнией.

Мышцы Мигеля гудели; вены вздулись на висках и пульсировали в такт загнанного сердца, холодные ручьи пота катились по всей спине, сбегая под ремень. Слуга уголком глаза увидел майора, поднявшегося на одну с ним высоту. Тот не дышал. Лицо его было усеяно бисером прозрачной росы, в правой руке поблескивала голубая сталь клинка.

Змея зашипела и в следующий миг узорчатой пружиной сорвалась в сторону де Уэльвы. Стилет отсек голову змеи, обдав кровавой слякотью лицо Мигеля. Оно мелко дрожало, напоминая кусок смятой кожи, по которому текли слезы облегчения.

Они устроились на крупном уступе, напоминавшем своими формами наконечник копья. Выше над ними под острым углом нависала коричневая, с бордовой прожилью плоская скала, подъем на которую был бессмыслицей и даже безумием. Камень, отвесно брошенный с ее вершины, звякнул бы на самую бровку утеса, где схоронились испанцы, и продолжил бы свой полет до покрытых сизым налетом валунов у тропы.