Дмитрий Иловайский - Начало Руси

Не говорим о теориях угро-хазарской, литовской, готской и славяно-балтийской по отношению к небывалым варягоруссам; каждая из этих теорий может выставить почти такую же сумму доводов, как и норманнская.

Замечательно, к каким натяжкам и произвольным выводам приходили иногда даже наиболее ученые и добросовестные представители норманнской школы, приняв за несомненный исторический факт басню о призвании из-за моря небывалого народа варягоруссов. Так, Шафарик, определяя эпоху заметок Баварского географа, говорит, что они написаны не ранее 866 года (Славянские древности. Т. II. Кн. 3). И чем же он при этом руководствуется? Тем, что в них упоминается русь, а она-де только в 862 году призвана и, следовательно, только в 866 году могла сделаться известной на Западе из посланий патриарха Фотия к восточным епископам! Таким образом, в науке было время, когда не басня о призвании подвергалась исторической критике, а, наоборот, исторические свидетельства проверялись на основании этой басни! Точно так же гадательны и некоторые другие соображения Шафарика о времени Баварского географа (например, его соображения о печенегах). По некоторым признакам, напротив, эпоху Баварского географа едва ли можно относить позднее первой половины IX века. (В этом убеждает, между прочим, соседство болгар с немцами в Паннонии.) Подобный пример употреблял А. Куник по отношению к другому географу, Равеннскому. Шафарик на его счет заметил, что он жил около 866 года, «а может быть, и несколько прежде». (Иречек в своей брошюре «Дорога в Константинополь» относит его к VIII веку.) А г-н Куник прямо поясняет, что он не мог писать ранее второй половины IX века, ибо у него упоминается о Русском государстве. (Если он писал именно в эту эпоху, то какой был бы отличный случай упомянуть о переходе руси из Скандинавии. Однако он не сделал на то ни малейшего намека.) Равеннский аноним употребляет при этом вместо русь ее сложное название «роксоланы»; по словам г-на Куника это только пустое подражание древним писателям. Роксоланский народ, по его мнению, с появлением гуннов «исчез из истории». Доказательствам того, что роксоланы не русь и что они исчезли, А. Куник посвятил целое особое исследование под заглавием: «Pseudorussishe Roxalanen und ihre angebliche Herrschaft in Gardarik. Ein Notum gegen Jacob Grimm und die Herausgeber der Antiquites Russes» (Bulletin hist. phil. de I'Acad. des Sciences, t. VII, № 18–23.) Да простит нам автор, но мы находим, что доказательства эти состоят из ряда всякого рода исторических, этнографических и этимологических натяжек и предположений, весьма гадательных и сбивчивых. Между прочим, главным признаком того, что роксоланы были не арийское, а какое-то монгольское племя, выставляются известия об их кочевом быте и конных набегах. Но какой же из арийских народов не прошел через кочевой быт? У какого народа, окруженного отчасти степной природой, не играли главную роль стада и табуны в известный период его развития? Автор этого исследования забывает расстояние девяти веков, в течение которых быт роксолан или руси должен был значительно измениться. Он вообще держится теории исчезания народов, которая основана на исчезании имен. Таким образом, многие народы Скифии будто бы уничтожились вместе с пропажей их имен. Мы же утверждаем, что меняются и путаются имена в исторических источниках, а народы остаются по большей части те же. В противном случае племена антов еще скорее роксолан исчезли с лица земли, потому что имя их, столь часто упоминаемое у писателей VI века, потом пропадает; по крайней мере, в этой форме оно почти не встречается у писателей позднейших. Впрочем, справедливость требует заметить, что упомянутое исследование А. Куника относится еще к эпохе 40-х годов, к эпохе его «Die Berufung der Schwediscchen Rodsen», то есть к периоду увлечения и полного господства норманнской школы, то надобно было во что бы ни стало их устранить, то есть уверить, что они куда-то исчезли.

С вопросом о письменности тесно связан и вопрос о начале нашего христианства. У нас повторяется обыкновенно летописный рассказ о введении христианской религии в России при Владимире Святом; тогда как это было только ее окончательное торжество над народной религией. Наша историография все еще держится летописного домысла, который приписывает варягам-иноземцам начало русского христианства, так же как и начало русской государственной жизни. В летописи по поводу киевской церкви Святого Илии при Игоре замечено: «Мнози бо беша варязи христиане». А далее, при Владимире, рассказывается известная легенда о двух мучениках-варягах. Но в этих известиях господствует все то же явное смешение руси с варягами. К счастью, мы имеем документальные свидетельства, которые восстанавливают истину, изобличая летописную редакцию в произвольных догадках и в ее стремлении всюду подставлять варягов. Во-первых, послание патриарха Фотия 866 года говорит о крещении руссов, а не варягов. Во-вторых, Игорев договор прямо указывает на крещеную русь и совсем не упоминает о варягах. В-третьих, Константин Багрянородный под 946 годом упоминает о «крещеной руси», которая находилась на византийской службе (см. «De Ceremoniis Aulæ Byzantinæ»). В-четвертых, Лев Философ, современник нашего Олега, в своей Росписи церковных кафедр помещает и Русскую епархию. В-пятых, папская булла 967 года указывает на славянское богослужение у руссов. Очевидно, крещеная русь не со времен только Владимира Святого, а уже со времен патриарха Фотия имела Священное Писание на славянском языке, чего никак не могло быть, если б это были норманны, прямо пришедшие из Скандинавии. Потому-то и наши языческие князья (Олег, Игорь и Святослав) пользовались славянской, а не другой какой-либо письменностью для своих договоров.