Сергей Алексеев - Крещение Руси и Владимир Святой

Двухдневный путь от Киева до Змиевых валов, защищавших Русь от печенегов, Бруно проделал в сопровождении князя и его дружины. Поднявшись на вал, князь перед вратами в частоколе «спрыгнул», по словам Бруно, с коня и в сопровождении бояр пешком вышел следом за немцем. Бруно, держа в руках большой крест, поднялся со своими спутниками на соседний холм или вал и на прощание, призывая одновременно помощь основателя римского престола, воспел стих из Евангелия: «Петр, любишь ли Меня? Паси агнцев моих!» Князь оставался на валу у ворот. Когда отзвучали слова песнопения, один из бояр поднялся к Бруно со словами Владимира: «Я проводил тебя, здесь кончается моя земля и начинается вражеская. Именем Господа прошу тебя, не губи к моему позору своей молодой жизни, ибо знаю, что завтра до третьего часа суждено тебе без пользы, без вины вкусить горечь смерти». «Пусть Господь откроет тебе двери рая так же, как ты открыл нам дорогу к язычникам!» – пожелал Бруно князю в ответ. И продолжил путь.

Бруно направлялся к главным становищам печенегов на Правобережье, надеясь там обратиться к вождям народа. Встреча с кочевыми разъездами в планы его не входила, но на третий день пути они все же трижды натыкались на печенегов. Всякий раз в немцах видели врагов и собирались убить, но Бруно и его спутники «по чудесному знамению» все три раза избегали смерти и освобождались. Было это в пятницу, в воскресенье же Бруно добрался до основной орды. Его появление никого не обрадовало. Старшины оставили немцев на волю народного собрания. Убить их, пришедших с проповедью чужой веры из враждебной страны, казалось вернейшим решением.

Это мнение разделяла и масса народа. Когда минула неделя и кочевники собрались в главный стан, проповедников плетями погнали на их сходку. Здесь их призыв к обращению потонул в общем вопле. Над головами Бруно и его соратников взлетели «тысячи» мечей и топоров. Очевидно, Бруно не сдерживался в выражениях по поводу языческих богов и обычаев, и это еще более взбесило печенегов. Немцев не убили – однако избивали, таская по стану, до темноты. Наконец, с наступлением ночи знать отняла их у разбушевавшегося народа. То немногое, что Бруно все-таки удалось донести до слушателей, убедило печенежских ханов в одном – немец не лазутчик Владимира, а просто мирный проповедник, от которого особого зла ждать не приходится. Вместе с тем он мог быть и предметом некоего торга с Русью. Так что миссионеров не только оставили в живых, но и поселили в орде. Им позволили вести разговоры о вере. Правда, без особого успеха. За пять месяцев (примерно с апреля по август 1008 года) Бруно удалось обратить лишь три десятка печенегов. Зато он обошел три из четырех печенежских орд, живших на Правобережье, и имел беседу с послами от вождей четвертой, куда его не пустили.

Главным итогом деятельности Бруно стал мир правобережных печенегов с Владимиром. Инициатива исходила от самого миссионера, но печенеги, нуждавшиеся в передышке, с радостью за мысль ухватились. «Никто, кроме тебя, не сможет это устроить, – заявили они Бруно. – Если сей мир будет прочен, то все мы, как ты учишь, охотно станем христианами. Если же государь Руси изменит уговору, нам придется думать только о войне, а не о христианстве». Бруно с радостью согласился взять на себя мирную миссию. Прибыв к Владимиру, он доложил обо всем. Радость самого князя можно себе представить. «Ради Божьего» Владимир согласился даже отдать печенегам в заложники одного из сыновей. Видимо, это был сын Анны Позвизд, который, по древним и достоверным спискам Владимировых сыновей, так и остался без удела на Руси.

Епископом печенежским стал один из спутников Бруно. Сын Владимира должен был находиться в главной орде правобережных печенегов вместе с ним. Таким образом, миссионерский пыл Бруно принес Владимиру внезапное решение, пусть неполное, важнейшей политической задачи. Но политика для Владимира отступала здесь перед иной стороной достигнутого успеха. Начавшееся обращение печенегов в христианство не могло не радовать киевского князя. Крещение и умиротворение хотя бы правобережных печенегов – которые и угрожали Киеву непосредственно, – явилось достойным продолжением трудов по просвещению и упрочению Руси.

К несчастью, Бруно не сумел завершить только начатый труд. Тот же пыл гнал его дальше, к новым проповедническим подвигам. Начавшееся обращение «наихудших и жесточайших из всех обитающих на земле язычников» восхитило его, но не удержало на месте. Даже не удостоверившись в выполнении печенежскими ханами обещания креститься, Бруно поспешно отбыл в Польшу – поделиться новой радостью со своим другом Болеславом, а заодно отправить гневно-обличительное письмо воюющему с христианами германскому королю Генриху. Из этого письма мы, прежде всего, и узнаем о печенежской миссии. Но в Польше Бруно не столько искал отдыха, сколько намечал новый миссионерский маршрут. Той же осенью или в начале зимы он отправился на северо-запад, снова в пределы Руси. Здесь он проповедовал «на границе Руси и Литвы», в плативших дань Владимиру землях ятвягов.