Николай Морохин - Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам

Возвращается она минут через десять с учителем. И он начинает нам объяснять, как зовут хозяйку, говорить, что она рада была увидеть на улице незнакомых людей и ей интересно, кто они и к кому приехали, что она просит не стесняться и завтракать… Вот так мы и разговариваем – через учителя.

И я вижу, как она кивает головой на мой вопрос: да, она слышала слово, похожее на «керемет». Точно слышала. Только это не здесь, не в Актукове. Есть такой источник в соседнем Сеченовском районе – с него привозят очень хорошую воду. И ещё такой источник есть в Кочко-Пожарках, это уже в сторону Сергача. Известные такие источники, в округе о них хорошо говорят. А правильно – «Кэрэмэт» с ударением на первый слог.

Татарская юго-восточная окраина нижегородских земель – это бесконечные, переваливающие с одного пологого холма на другой поля, широкие долины, по которым идут, медленно поднимаясь или спускаясь тёмные от чернозёма просёлки. Это огромные сёла, крепкие, с табунами коней у речек. Это иррациональный гортанный голос муллы, поднявшегося утром на минарет и обозначающего наступивший час молитвы.

Слова о встрече востока с западом оказываются неточными, слабо передающими то, что испытываешь, погружаясь в этот особенный соседствующий с ними мир. Он рядом: какие-то три часа в автобусе. И оказавшись там, уже целыми днями можешь не услышать русской речи. Даже сама природа начинает казаться нездешней, дальней, почти среднеазиатской.

Впрочем, это не иллюзия.

Человек научился садиться этой самой природе не шею и править её по своему разумению.

Умеренность марийцев в обращении с окружающим миром – это умеренность людей, которые знают его до мелочей, приспособились к его неприятным сюрпризам и научились в большинстве случаев отводить их, просто не беря извне лишнего. Марийцы – люди южной тайги.

А вот татары – люди степи, причём степи засушливой. В разговорах я понял, что их просто по-человечески раздражают деревья. Они готовы их потерпеть в своём саду, зная, что время от времени на них созревают яблоки. Они охотно принимают соседство сирени: во-первых, та не дерево, а просто широкий и плотный куст, во-вторых, она красиво цветёт и потому небесполезна, в-третьих, может быть, сирень – напоминание об их прародине, тёплой, доброй, бесснежной, наполненной ароматами (она обязательно рисуется им именно такой!). В остальном татарские сёла в основном деревьев лишены вовсе. Жители их рассказывали мне с некоторой тайной гордостью: да, было дело – выросла тут берёзка, но я вовремя заметил это и спилил её – чего она будет свет закрывать и листьями шуметь!

Шум листвы – это тихая и добрая музыка для марийца, под которую легко и мягко спать. Это звук его родной среды. Для татарина – это напоминание о страшном лесе, где запросто можно пропасть навеки, о жутком Шурале, который там поджидает беспечных путников и готов их заживо замучить. Ещё: «Эта берёза с её листьями как будто чётки перебирает – ну, не кладбище тут: живые люди!»

Да-да, я вспомнил татарские кладбища. Они очень не похожи ни на какие другие. Квадрат ограды – и внутри него несколько очень старых деревьев, где-то сиреневые кусты, высокая трава. Часто – никаких следов могил, ровно. Мне рассказывали: нижегородские татары хоронят тех, кто умер до заката, в тот же день, оборачивают их в белую ткань, быстрым шагом несут на кладбище и сажают в яму, поворачивая лицом в святую сторону Мекки. Только в последнее время на некоторых могилах стали ставить памятники, а раньше их просто словно оставляли в покое – забывали, теряли. А эти огромные деревья на сельских татарских кладбищах были когда-то посажены на могилах самых старых и уважаемых людей – патриархов.

В селе Актуково на кладбище в самой его середине огорожена низким заборчиком древняя ветла, вероятно, двухсотлетняя. У неё неимоверная ширина. Старики рассказали – растёт она там, где нашёл своё упокоение основатель села. Одни называли его Абдуллой, другие по-русски Борис-Бабаем.

К ветле люди ходят, когда им трудно. Например, говорили мне, приходили туда совсем недавно – представьте – выпускники школы во время экзаменов.

Под ветлой оставляют деньги и молятся в сторону Мекки. Деньги эти – считается – отданы самому Аллаху.

Что с ними делается дальше?

А дальше Аллах дарует их тем, кто в них в этот день нуждается. Происходит это очень просто. Действительно попавший в трудную ситуацию человек может придти на кладбище к старой ветле и взять столько, сколько ему сегодня необходимо. Он молится всё в ту же сторону Мекки и считает, что деньги ему даровал Аллах. Он хорошо знает, что испрашивать их у такой высокой инстанции так просто, без особой нужды недопустимо, и если случай его не заслуживает уважения и реальной помощи, то за такое последует наказание. Так что все уверены: деньги эти достаются обычно тем, кому они требуются по-настоящему. Кому именно – этого никто не знает. У татар не заведено жаловать попрошаек, скулящих «сами мы нездешние», не заведено умиляться грязным побирушкам с отработанным блаженненьким выражением на лице.