Николай Морохин - Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам

Мы ездили к Керемети несколько раз – она находится в глухом лесу. Липы, берёзы, осины, очень густой бурелом. Высокая трава, плотные колючие кустарники – здесь просто жутковато. Лес этот в обозримом прошлом не рубили. Если вы идёте по лесу правильно, то минут за десять выйдете от просеки к круглой 30-метровой в диаметре поляне. Посреди неё – глубокий с отвесными стенками провал. На глубине двух-трёх метров – вода. Вероятно, это священное место должно было вызывать трепет своей необычностью, следом каких-то дальних грозных событий.

Саровчане хотели узнать от меня не услышанное от Артёмова: что же это такое кереметь, для чего оно, кто ходил к ней – обиталище это богов или, напротив, страшное, проклятое место, которого надо сторониться.

Рассказывать, размышлять об этом можно было, в сущности, не один час. Но мог ли я ответить на эти вопросы правильно, взял бы на себя такую смелость?

Замечательные молодые нижегородские археологи Наталия Иванова и Николай Грибов искали в Сарове в начале девяностых годов древнюю татарскую крепость, о которой глухо упоминали монахи местного монастыря – была якобы она там за несколько веков до Саровской Пустыни, называлась Сараклыч… Крепость археологи не нашли, зато обнаружили следы мордовского городища, имевшего большую по тем временам площадь. Существовало оно в XII-XIII веках. Соблазнительно представить себе, что это его жители ходили на Кереметь, пробираясь глухим лесом почти десяток километров. Но наверное, стоит отдавать себе отчёт: невозможно доказать, что это было так. Те, кто знали правду, мертвы, и это непоправимо.

«О мари кереметь!» – восклицала пожилая марийка в одной из тоншаевских деревень.

Она обращалась к высшим силам («О Боже!»)? Она кляла силы зла («Эх, чёрт!»)? Она поминала что-то этакое – лесное, растущее, несуразное («Ёлы-палы!»)? Или на её устах было что-то сакральное, загадочное, не объяснимое аналогами?

Знаем мы, как вы плохо играете!

В юго-восточных районах Нижегородской области живут татары-мишари. Слово «мишари» исследователи, вероятно, справедливо связывают со словом «Мещера». Это название древнего этноса, судя по всему финно-угорского, исчезнувшего около шестисот-семисот лет назад. Это и название земли, где жили эти люди. Мещерой (с непривычным для уха ударением на последнем, а не на втором слоге) называют болотистые лесные земли на севере Рязанской области. Это край, где находится Окский заповедник, Спас-Клепики, Тума, Касимов. Это и земля ещё северней – во Владимирской и восточной части Московской области. У ботаников я прочитал, что границей Мещеры, которую они называют географической провинцией, они считают Оку, Москву и Клязьму. В отличие от муромы и мери мещера поглощена было не только русскими, но и татарами, которые переселились в XIV веке на их земли. Русский Городец Мещерский, воткнутый в излучину Оки за два столетия до этого, московские князья передали в управление знатным татарам, которые перешли им на службу. Хан Касым, первый из них, запечатлелся в новом имени этого Городца – Касимов. Подданные хана обжили его окрестности, округу Кадома, ещё одного старинного городка на краю рязанских земель, который затем потерял звание города и числится сейчас в посёлках.

Мишарей я знаю по нижегородским землям – это город Сергач и село Уразовка, центр Краснооктябрьского района, крупные сёла в нескольких соседних районах. В тех местах находится деревня Кадомка как напоминание о том, откуда приехали в наши края татары-мишари.

Признаюсь: знакомство моё с татарами не было, пожалуй, особенно глубоким. Марийские деревни я обошёл практически все. Татарские выбирал наугад, пользуясь даже не публикациями о них – скорее слухами, рассказами их уроженцев. Ходил и ездил я по сёлам татар не больше пары недель.

Людей этих невозможно было не полюбить. Они спокойны, основательны, хозяйственны, гостеприимны. В селе Актуково, где я оказался вместе с одним из своих дипломников, произошла характерная, по-моему, встреча. Скверная погода – дождь, раскисшая улица. И незнакомая пожилая женщина машет нам рукой, выйдя к воротам. Мы идём к ней, здороваемся. Она опять-таким жестами приглашает нас в дом, что-то говорит по-татарски. Мы понимаем, что русский она просто не знает, и отвечаем ей хорошо заученными вежливыми формулировками на её родном языке. Женщина усаживает нас за стол, наливает молоко, кладёт в тарелки картошку, жестами приглашает к столу и… уходит.