Анатолий Абрашкин - Прародина русской души

Шукшин – гений, как он всё «разложил по полочкам»! И как это всё нам близко и понятно. Вроде бы и начал-то Моня с размышлений о железках, но пришло озарение, и они уходят на второй план. Не в них смысл творчества, а в тех ощущениях, той внутренней радости, которые приходят к исследователю. И почему-то начинаешь думать о России, о Природе, о Мире. Да, пусть наш ум «слабый», но он необыкновенно «широкий».

Моню ждало разочарование. Школьный физик из поволжских немцев (!) забраковал двигатель. Но Моня не поверил ему, ведь учитель начитался как раз тех книжек, которым Моня ни капельки не доверял. И пришлось нашему упорному герою пройти весь путь исследователя до конца – до создания опытной установки. Только после того как Моня убедился, что его «вечное колесо» отказывается крутиться безостановочно, он сдался. Была ночь, Моня пошёл на речку, сидел, смотрел на её непрерывное течение и отходил душой. «Моня не страдал. Ему даже понравилось, что вот один он здесь, все над ним надсмеялись и дальше будут смеяться: хоть и бывают редкие глупости, но вечный двигатель никто в селе ещё не изобретал. <���…> Пусть посмеются, ничего. Он в эту ночь даже любил их за что-то. Он думал о них спокойно, с сожалением, даже подумал, что зря он так много спорит с ними. Что спорить? Надо жить, нести свой крест молча…»

Это не просто рассказ, это философская притча. Исследователь, не побывавший хотя бы однажды в «шкуре» Мони Квасова, не способен ничего выдумать. Над ним никто никогда не посмеётся, потому что он всё делает правильно. Но он работает по стандартным образцам и поёт с чужого голоса. Он будет преуспевать на «службе» и копить награды за добросовестный труд. Но он никогда не испытает того удивительного чувства единения с Природой, которое пережил Моня Квасов в ночь своего памятного изобретения.

В нашей книге мы прикоснулись к заветному, священному для русского человека понятию – русскому духу. Прикоснулись необычно, обратившись к достижениям ученых: геофизиков, историков, антропологов и мифологов и др., то есть с рациональных позиций. В результате некоторые сакральные образы русской народной традиции обрели реальное содержание, открыв тайну своего происхождения. Мы доказали древность имени «Русь», связав его с названием древнего государства на территории Палестины и Сирии. Создали это государство выходцы с Русской равнины, где и находилось основное «ядро» русов. В первой половине II тыс. до н. э. в их среде оформляется сюжетный «каркас» русских волшебных сказок. Существование волшебных сказок – важнейшее доказательство древности русского народа. На этапе формирования Киевской Руси (V–IX вв.) доминировала уже другая разновидность эпоса – былины, и мы открываем в их общей массе связанный цикл, называя его «Русская «Илиада». Русский дух – категория языческая, сформировавшаяся на почве древнерусской мифологии, и мы, анализируя известные исторические источники, даем ее оригинальную периодизацию. Обосновывая прозрения Достоевского о всемирном предназначении русского человека и обозревая метафизические исследования русских космистов, мы показываем встроенность понятия «русский дух» в духовную жизнь русского человека и в христианскую эпоху.

Повторимся, наш подход опирался только на логику и содержательные разъяснения. Но дух – сущность идеальная, и другой способ его постижения – это путь мистических озарений и интуитивных проникновений. Такого рода мыслителей у нас много, и это тоже наша национальная особенность. Думать о России – счастье. Одним из наиболее ярких современных русских мыслителей был недавно ушедший из жизни писатель Юрий Мамлеев. Он мистически попытался прозреть призрачные образы Святой Руси, которую он называет Россия Вечная и определяет как безграничную в пространстве и беспредельную во времени метафизическую категорию. Русская душа, по Мамлееву, микрокосм России Вечной, ее отражение на человеческом уровне. Исходя из такой «схемы», он конструктивно выстраивает различные уровни познания России Вечной, предполагая, что Она выступает в качестве посредника между Абсолютом (Богом) и Запредельной Бездной. Не вдаваясь в подробности его рассуждений, подчеркнем, что сами переживания «бездонного и бесконечного бытия» отчизны, Родины писатель называет «превосходящей, еле переносимой радостью России и радостью быть русским».