Коллектив авторов Лебедев С. В., - Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Мы никогда не могли хладнокровно слышать суждений о политической незрелости русского народа. Отрицайте у него все что хотите, отнимайте у него что угодно, сомневайтесь в его зрелости во всех других отношениях, но только оставьте за ним его несомненную государственную зрелость. В этом заключается вся его история, а история его не призрак. Позднее других исторических народов началась его история; но зато она шла неизменно в одном направлении, и вся сумма этой истории, без всякого вычета, составляет государственную зрелость русского народа. Скорее можно назвать его перезрелым, нежели недозрелым в этом отношении; а при политической зрелости все другие недостатки маловажны в деле политического устройства.

Те признаки младенчества и несостоятельности, которые мы видим на поверхности нашего общества, ограничиваются нашими суждениями, сбившимися с толку вследствие того неорганического смешения чужих понятий со своеземными условиями, которое в наших канцеляриях господствует, может быть, еще более, чем в самом обществе.

Правда, между нами нет преизбытка ученых профессоров или говорунов-адвокатов; но разве желательно, чтобы в России явился когда-нибудь такой спектакль, как блаженной памяти французская трибуна, или такое посмешище, как собрание ученых (действительно ученых) немецких профессоров и теоретиков в церкви Св. Павла во Франкфурте? Да упасет Бог Россию от подобного сюрприза в наши дни, потому что за дни отдаленных наших потомков можем мы оставаться совершенно спокойны! Но мы смеем сказать, что в России не может явиться что-либо подобное не вследствие незрелости ее, а напротив, благодаря ее совершенной зрелости в государственном отношении.

Ученые и теоретики, профессоры и адвокат - люди очень хорошие, но на своем месте, у своего дела. Мысль, привыкшая обращаться в кругу отвлеченных занятий, теряет более или менее восприимчивость и гибкость, необходимые для практического дела, и очень нередко глубокомысленный мыслитель и основательный ученый окажется совершенным глупцом в деле, требующем такта и сметливости, ребенком в живом политическом вопросе. Что же касается до преимуществ здравого смысла и практической сметливости, то едва ли русский народ, при всей скудости своего ученого образования и общественного быта, может уступить в них какому-либо другому народу. Это его естественные дары, которые признают за ним и самые враги: если же эти дары до сих пор приносили мало пользы в его внутреннем благоустройстве, так это лишь потому, что мы слишком таращим глаза на чужие преимущества, а не хотим видеть своих и пользоваться ими как должно.

Россия никому в угоду не примет никакой из тех бумажных конституций, которые так часто и так быстро возникают и падают в остальной Европе и представляют собою контракт, или договор, между верховною властью и подданными. Ни в какой бумажной конституции Россия не будет искать благоустройства и целения от своих недугов и зол, - не потому, чтоб она была слишком молода и незрела, а потому, что в силу своей исторической зрелости она ничего подобного не хочет. Мы говорим о зрелости ее истории, но не можем ручаться за младенческую мудрость наших понятий, которые постоянно вносили и вносят грустное замешательство и смуту в нашу общественную жизнь и в условия нашего народного быта. От этой мудрости станется все; она, пожалуй, захочет искусственно произвести у нас то, чего и тени нет в действительных условиях нашего народного быта.

Россия не допустит договора между народом и верховною властью точно так же, как не допустит договорного начала между своими частями или чего-нибудь похожего на федерацию. Но система доверия, исключающая всякую мысль о договоре между верховною властью и народом, - система, полагающая в основание полное и неразрывное единство между ними, способна к великому и благотворному развитию. Русь запечатлела всею своею историей верность этому началу; она выдержала самые суровые испытания; она вытерпела Ивана Грозного с его опричниной и любыми казнями; она принесла всевозможные жертвы, для того чтобы сохранить нерушимо и утвердить это начало. После таких великих жертв нельзя и думать, чтоб она могла отказаться от результата всей своей истории. Отказаться от него значило бы отказаться от себя самой. Пусть не думают, что начало полного единовластия, которого держится русский народ, есть начало даровое и первобытное. Нет, вся наша история показывает, с каким трудом и как продолжительно вырабатывалось это начало. Только истинно исторические народы вырабатывали его, и везде покупалось оно ценою великих жертв, долгим рядом веков, полных событиями.