Владимир Сядро - Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона

Груши поселился в своем поместье в департаменте Кальвадос. Но мирная тихая жизнь в домашнем кругу длилась недолго. 24 июля 1815 года вышел первый проскрипционный список, в котором его имя значилось в числе тех, кто особенно способствовал возвращению Наполеона и был «активным сторонником и пособником узурпатора». А 1 августа король лишил его маршальского титула.

Под страхом смертной казни Груши поначалу пришлось скрываться от нависшей опасности в деревенской хижине, а потом и вовсе бежать из Франции. Вот как описывает Н. В. Промыслов трудности, которые пришлось преодолеть ему на пути в Америку: «Опасаясь многочисленных прусских патрулей, маршал ночью добрался до побережья Ла Манша, где ему пришлось вплавь преодолевать значительное расстояние до лодки, которая дожидалась его в открытом море. На этой лодке Груши добрался до острова Гернси, где через несколько недель сумел сесть на корабль, плывший в Америку».

Он прожил в США четыре года. В 1817 году туда же приехал и его сын Альфонс, которому, по словам Н. В. Промыслова, тоже «не нашлось места в армии Бурбонов». Вернуться на родину Груши смог лишь после королевской амнистии 1819 года [20]. Его возвращению очень способствовал маршал Даву, который после королевской опалы был вновь призван на службу и получил от Людовика XVIII звание пэра Франции. Используя свое влияние, положенное ему по новому статусу, «железный маршал» написал королю в августе 1819 года письмо, в котором ходатайствовал за генералов Груши, Клозеля и Жиля. «Сир, – обращался Даву к королю, – убедившись во всей силе Вашей доброты по отношению ко мне, я смиренно прошу Ваше Величество помочь моим трем бывшим сослуживцам: генералам Груши, Клозелю и Жилю, и позволить им вернуться (во Францию). Оказавшись тогда в трудных и чрезвычайных обстоятельствах, которые Ваше Величество великодушно простило и забыло, я посчитал себя обязанным вступиться за них перед тогдашним министерством (во время „белого террора“ 1815 года), объяснив, что вся их вина заключалась в том, что они честно исполняли мои приказы. Назначенный Вашим Величеством на высокий пост… могу ли я делать вид, что не замечаю несчастий этих людей, невольным виновником которых я являюсь. Ваше Величество, следуя примеру своих августейших предшественников, не раз проявляло свое милосердие. Попросив еще раз проявить великодушие и понимая, что это качество является главным секретом его сердца, я уверен в вашем правильном толковании моего обращения, которое продиктовано единственным желанием объединить вокруг его трона всех бывших командиров армии, пополнив их ряды еще тремя генералами, имеющими хорошую репутацию. Возвращение их в столицу было бы полезным и свидетельствовало бы о том, что прошлое навсегда забыто, и что слезы вытерты Вашей августейшей рукой, и всех впереди ждет еще более счастливое будущее.

Я уверен, что мой демарш не удивит Ваше Величество, и он истолкует его как проявление совести с моей стороны. Моя надежда на положительное решение вопроса подкрепляется уверенностью в том, что до моего к Вам обращения, сир, за генералов Груши и Жиля просил один принц, которого вы любите называть своим сыном и возвышенность чувств которого делает его достойным столь высокого звания…»

Принц, о котором упоминает в письме маршал Даву, – не кто иной, как тот самый герцог Ангулемский, королевский родственник, о котором уже упоминалось в первом разделе этой главы. Вот и пришло время рассказать о том, за какие же заслуги Груши снискал покровительство столь высокой особы. Оказывается, что во время «Ста дней» в марте 1815 года перед отъездом в Лион Наполеон поручил маршалу пленить герцога Ангулемского, который, будучи генеральным наместником королевства, выступил против него из Тулона. В своих мемуарах Груши пишет о том, что император намеревался обменять королевского племянника на императрицу Марию-Луизу, которую якобы против ее воли удерживали в Вене. Маршал, опасаясь того, что пленника может постичь трагическая участь герцога Энгиенского [21], помог ему бежать. Большинству исследователей такой вариант обмена представляется более чем невероятным, и они сомневаются, что у Наполеона могло быть такое намерение. Тем более что сам он, уже находясь на острове Святой Елены, отозвался на слова маршала следующим образом: «Груши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я приказал ему привезти мне герцога Ангулемского в Париж и он бы выполнил это повеление. Несмотря ни на что, я уважаю Груши и именно поэтому называю его добродетельным врагом».