Юрий Суходольский - Севастополь в огне. Корабль и крест

Это был пистолет с очень широкой средней частью и взводным курком, расположенным не сбоку, как обычно, а где-то сзади. Посередине в этом невиданном оружии вдруг что-то повернулось, и раздался резкий звук выстрела.

Пуля с огромной силой отбросила Али назад. Под выстрелами Били тут же упали еще трое черкесов, наседавших на Вернигору и Кравченко. Остальные резко подались назад. Биля убрал револьвер обратно в кобуру за спиной, поднял свой штуцер, откатился назад и залег за убитым конем Якова.

Не говоря ни слова сыну, Биля перезаряжался, когда рядом с ним упали на землю Кравченко и Вернигора, залитые своей и чужой кровью. Пластуны вгоняли пули в штуцера, поглядывая в сторону черкесов. Но те уже подались назад, поднимали с земли свое оружие, вскакивали в седла и уходили врассыпную в сторону гор.

Али змеей быстро уползал в камыши. Через прореху в его одежде, пробитую на плече, была видна тончайшей работы кольчуга, которую заливала кровь.

На поле боя теперь оставались только несколько тяжело раненных черкесов.

Пластуны освободили Якова, но опереться на ногу он не мог, резкая боль пронзала лодыжку и колено.

– Батя, нога!

Из кустов с противоположной стороны поляны появился Чиж, мокрый до нитки.

Это обстоятельство, видимо, нисколько не портило ему настроения, потому что он сразу же довольно весело прокричал:

– Ахти мне, не успел!

– Федя, где купался? – совершенно спокойно спросил его Кравченко.

– Недосуг баять, Николай Степанович!

– Они с Яшкой вместе бежали. Я их с дерева, из залоги, видел, – тихо сказал Вернигора Биле, который своей могучей рукой поддерживал Якова.

– Сиди пока, – бросил отец сыну.

Тем временем Чиж быстро, но осторожно двигался по полю боя. Раны у черкесов были тяжелые, но лекари горцев в то время умели больше, чем медики так называемых «просвещенных» стран. Кавказ не знал ампутаций, гнойных заражений и много чего другого, приводящего к ужасающей смертности в европейских больницах. Однако сейчас раненные лежали на земле своего врага, и надежды на жизнь для них оставалось мало.

Рядом с одним из черкесов Чиж наметанным взглядом заметил отличную шашку, которую не успели забрать люди Али. Завидев Чижа, раненный черкес из последних сил приподнялся на локте и разбил её клинок о ствол своей винтовки.

Он попытался было разбить у нее приклад, но этого Чиж уже не допустил, перехватил руку черкеса и грозно сказал:

– Не порть!

В это время к пластунам галопом подошел конный отряд.

Один из головных казаков спешился, шагнул к Биле и спросил:

– Григорий Яковлевич, чи все целы?

– Да, трошки порезались только.

– Сила этот револьвер. Без него они нас разутюжили бы! – спокойно проговорил Кравченко, вытирая со лба кровь.

К ним подошел Чиж, обвешанный трофеями.

– А я смотрю, Федя, ты, как всегда, при деле, – с легкой насмешкой сказал ему Биля.

– Потом сами спасибо скажете! – заявил Чиж. – Вот я припоздал малость, и один чертов сын успел настоящую гурду расколотить! – Он горестно вздохнул и показал Биле рукоятку шашки со знаменитым клеймом на осколке клинка.

– Раненых черкесов заберите на пикет, – приказал Биля. Придут за ними – своим отдайте.

Черноморское побережье Кавказа

Паровой фрегат «Таиф» стоял на якоре недалеко от кавказского берега Черного моря, в пятнадцати милях к востоку от Геленджикского укрепления Черноморской береговой линии.

Кроме рулевого матроса и капитана, на мостике «Таифа» находился боцман, похожий на циркуль, в просторечии именуемый козьей ножкой, который воткнули в чертежный стол. Природа одарила Джекила удивительной, почти идеальной кривизной нижних конечностей.

Однако самым интересным человеком из тех, кто собрался сегодня на мостике «Таифа», был четвертый. Если кого поначалу и могла ввести в заблуждение сутана протестантского пастора, то при внимательном рассмотрении становилось ясно, что это человек серьезный и начисто лишенный сантиментов. Глубоко посаженные глаза, лысый череп и морщинистая шея делали его похожим на большую ящерицу. Но у этой был весьма энергичный и жесткий взгляд, не суливший ничего хорошего ее врагам.

Его звали Уинстон Слейтер. Наверное, стоит сказать, что он был не просто человеком своего времени, но и опережал его. Слейтер являлся военным советником, причем весьма квалифицированным. До того, как на его сутулой фигуре появилась протестантская ряса, он служил наемником в армиях многих мелких европейских государств, самых неразборчивых на средства подавления внутреннего инакомыслия.