Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том пятый. Ударил фонтан огня

– Товарищ комбат, разрешите обратиться?

– Ты мне зубы нэ расшатывай, чертогон. Я сам могу, – Танкаев погрозил костистым кулаком, – кому надо, «передовую» в зубах выбит. За мной. На воздухе скажеш-ш, что наболело.

Вышли. Их охватили и закутали в кокон грохоты близкого боя. Зв их сектором справа и слева орудия разных калибров, пушки танков, полковые и батальонные миномёты лязгали-рявкали друг на друга, и в этой канонаде была знакомая гнетущая неподвижность противостояния. Звуки кружили по сторонам перемолоченного бомбами и снарядами пустого, покуда не охваченного боем пространства, где находился с одной стороны сводный батальон Магомеда Танкаева, а с другой танки и штурмовая пехота Отто фон Дитца.

– Твою суку-мать…– не отрываясь от бинокля процедил сквозь щелястые зубы Артём. – Вон они, командир, – он широко очертил рукой горизонт, – ланселоты херовы…В рот им холодные ноги, – остановились! Зачем? Чую опять что-то задумали чёртовы готы… Смекаешь, комбат, что? – Кошевенко под ржавым бинтом вокруг головы, изогнул вопросом опалённую бровь.

– Хо! Гляди-ка, твоя правда, капитан. Остановились псы. Э-э у волка одна пэсня. Навэрно, опят предложат: выкинуть бэлый флаг и сложить оружие.

И точно! Комбат, как в воду смотрел. С западной стороны, над угрюмыми руинами полилась, усиленная мощными динамиками, любимая советским народом песня. «Синий платочек» – душевно с игривой нотой пела несравненная Клавдия Шульженко.

Синенький, скромный платочек

Падал с опущенных плеч.

Ты говорила, что не забудешь

Нежных и ласковых встреч.

Голос любимой певицы нырял вглубь кирпичных руин, слабо трепал, оглашая изнутри обожжённые развалины домов. Потом вдруг узко и жарко прянул вверх, увлекая за собой летучие космы грязных дымов, выбрасывая высоко огненные завитки, стружку и сыпучие ворохи.

…Мрачные лица притихших в оледенелых окопах солдат озарились щемящей тоской о родных радостной болезненной мукой и теплотой блестели глаза. А вслед за огнём всё стройней, громогласней звучала песня.

Порой ночной

Мы повстречались с тобой…

Белые ночи

Синий платочек –

Милый, желанный, родной!

– Вот гады, знают на какую мозоль надавить…Ровно отпевают нас….живых и здоровых…Ненавижу! – Кошевенко искоса посмотрел на комбата.

– Что, как жеребэц косишься? – Магомед, шевеля ноздрями горбатого носа, по-дружески хлопнул его по плечу. – Гавары, что хотел, джигит.

Ротный криво усмехнулся, мигая щекой и глазом, сплюнул:

– А, может, брякнем сапёрам Лихачёва на трубку? Жиманём фрицев в заводских хоромах, чоб чертям тошно стало? Они курвы мне ещё за Чудское озеро ответят! Ну да, за Ледово побоище.

Магомед Танкаевич улыбнулся в душе пробивной наглости Кошевенко, отрицательно качнул головой:

– «Жиманём», Артом… Но только, когда приказ комдива будэт в контратаку идти. Эй, ты, развэ, это хатэл мне доложит? – Танкаев упёрся взглядом в бравого капитана.

– Ну, ты даёшь, товарищ комбат, – восхищённо присвистнул ротный.– Звериное чутьё…

– Командирское, – поправил майор. – Начальник обязан чувствовать настроение своих подчинённых, иначе какой он…командир? Давай, выкладывай, врэмя не ждёт.

Оба нервозно глянули в сторону врага. Движения по0прежнему не наблюдалось, но воздух стал плотен, как сыр, наполненный ощутимыми зарядами Зла…От коего, против воли, по спине пробегала сыпкая дрожь и мерзко ныло между зубами.

– Тут вот какое дело, командир, – Кошевенко взглянул на него, едва замечая над головой быстро пролетавших чёрных птиц, которым совершенно не было дела до забот смертных. – Сам видишь, Магомед Танкаевич…Мы тут, наш полк…стянули на себя херову тучу фрицев. Танки, мотопехоту, штурмовиков СС…Словом, дай руку, командир.

Танкаев, не колеблясь, сунул ему свою ороговевшую, изрубцованною с юных лет трудом руку, пожал такую же чёрствую, мозолистую, крепкую пятерню.

Артём некоторое время молчал, поглядывая то назад, где залегла его рота, то на синий от наждачной щетины крутой подбородок комбата, на жёсткую ямку похожую на полумесяц, приходившуюся как раз под срединой нижней губы.

– Ну, если меня или вас, – хрипло картавил он, – чо ж, война, мать её под хвост…всякое может быть…Короче, прощай. Не поминай лихом, комбат. Должно, не свидимся.

– Э-э, что мелеш-ш, дур-рак! – Танкаев сверкая глазами, с волчьим рычанием вырвал руку. Прижал Кошевенко строгим, горячо мерцающим взглядом.

Осыпанный огненным жаром, Артём не двинулся с места.