Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

В своей рецензии на книгу Миллера Кашинг колебался в оценке Освободителя. Боливар – «один из величайших вождей (captains) эпохи», поднимающийся с новой силой после падений. Но, увы, в последние годы каждый кризис многострадальной Великой Колумбии в конечном итоге вел Боливара, как когда-то Наполеона, к неограниченной высшей власти. Казнен адмирал Падилья, в опале Сантандер – стойкие друзья республиканских институтов. Почести, оказываемые Боливару в Колумбии, прямо указывают, что следующим естественным шагом станет провозглашение монархии.

Боливар уже, по сути, стал диктатором, пускай форма правления, как при Октавиане Августе, остается республиканской. Все же, как одновременно с ним Гаррисон, осенью 1829 г. Кашинг не терял надежды, что, быть может, увидев последствия своих действий и рост оппозиции, Боливар одумается, не сделает последнего шага к узурпации короны, спасет Колумбию от деспотизма и «восстановит уважение и доверие Америки» [1453].

Если генерал Миллер старался написать взвешенный портрет Освободителя, то другой иностранный офицер на колумбийской службе, Дюкудре-Гольштейн в своих воспоминаниях, выдержавших два североамериканских, английское, немецкое и французское издания, дал волю чувствам [1454]. Аристократ, республиканец, наполеоновский офицер, знакомый Лафайета, самозваный генерал и авантюрист, организатор попытки освободить Пуэрто-Рико от власти испанцев, Дюкудре-Гольштейн тихо доживал свой век профессором новых языков только что основанного колледжа городка Женевы, штат Нью-Йорк. Первый том воспоминаний о Боливаре и латиноамериканской революции открывается парадным портретом Освободителя, но текст создает иное впечатление: книга выдержана в восходящем еще к Прокопию Кесарийскому и крайне популярном в XVIII в. жанре «тайной истории» – разоблачения незаслуженно прославленного правителя.

Подобно многим иностранцам – участникам войны за независимость Латинской Америки, Дюкудре-Гольштейн не приобрел в тропиках ни славы, ни денег. Теперь он не жалел эпитетов в отношении былого кумира либералов. Как располагает мемуарист своего героя или, вернее, антигероя в уже сложившейся сетке сравнений Вашингтон – Наполеон – Кромвель? [1455]

Если Вашингтон отказывался от власти, то Боливар, по мнению автора, с 1812 г. делал все, чтобы добиться абсолютных полномочий. Вашингтон доверял французским союзникам, а Боливар – не верил иностранцам. Рядом с Вашингтоном Боливар – «лилипут» [1456].

В манерах и поведении, быстроте движений и любви к роскоши при простоте одежды Боливар стремится подражать Наполеону, он столь же амбициозен и властолюбив, но, как считал бывший бонапартист, не обладает военными и административными талантами французского императора. В доказательство правоты автор цитирует английского полковника Густавэса Хипписли (1766/1770 – 1831), также считавшего, что неуравновешенный Боливар обезьянничает (аре) поступки Наполеона, не обладая талантами последнего [1457].

Вечно в неустанном движении, худой, невысокий, нервный, усталый Боливар выглядит на 65 лет – куда старше своего возраста. Как и Миллер, Дюкудре-Гольштейн отмечает любовь Боливара к тостам, вальсам, говорит о его любви к верховой езде и легкой французской литературе, помимо которой он якобы ничего не читает. Воспитание дает ему возможность скрывать недостатки. В целом Боливар понимает абстрактное человечество лучше, чем своих соотечественников.

Порой Дюкудре-Гольштейн опускается до некрасивых сплетен: он пытается опровергнуть сложившееся представление о европейском путешествии молодого Боливара, считая, что в Париже аристократ был увлечен не самообразованием, а вредными для здоровья светскими увеселениями [1458].

Повторяя уже ставшие к тому времени общим местом слова про нехватку точных данных о Латинской Америке и ошибках газетчиков, автор утверждает, что либеральное общественное мнение просто не хотело верить правде о Боливаре, принимая ее за пропаганду Священного союза и врагов свободы: «Без точного и положительного знания фактов каждый человек создавал свой образ (idea) Боливара, в соответствии с собственными желаниями и запутанными, неверными понятиями о событиях на том материке» [1459].

«Он, безусловно, редкий пример огромной амбиции без таланта или добродетели», – но таковы ведь, увы, сами колумбийцы. В этом печальном совпадении и заключается, по мнению Дюкудре-Гольштейна, «великий секрет его власти». Победы Боливара объясняются не военным даром, а ошибками испанцев, их жестокостью в годы войны, вызвавшей ненависть местного населения [1460]. Сантандер, к примеру, намного способнее Боливара и в военном, и в гражданском отношении [1461].