Когда предъ ней онъ шелъ по ложамъ городскимъ
Когда онъ возлежалъ на погребальномъ троне,
Объятый, грозный вновь величиемъ своимъ,
И вновь со скипетромъ, въ порфиры и въ короне…
Онъ, онъ одинъ, онъ нашъ русский, нашъ певецъ,
При крикахъ радостныхъ гласившихъ всемъ свободу.
Съ чела громового терновый снялъ венецъ
И съ искрами потрясъ великому народу.
Довольно! Нетъ тебя, нашъ доблестный певецъ!
На русскихъ небесахъ еще звезда затмилась,
Для насъ еще настало наконецъ
Одно великое: свершилось.
И грустно ты исчезъ надъ нашею землей:
Не почиетъ на насъ твое благославенье,
Но слышенъ, кажется, изъ гроба голосъ твой:
Печально я гляжу на наше поколенье!»
Д. Смирновъ. Августъ 25, 1841 г.
Милостивый Государь, Андрей Александрович! [Краевский]
Съ наслаждением прочелъ я въ одномъ изъ номеровъ «Отечественныхъ записокъ» за настоящий годъ стихи незабвеннаго для меня Одоевскаго; я радывался; видя, что прекрасные, сильные стихи пробники дарования, потерхшаго преждевременно уловлены Вами и переданы свету: Мне казалось, что друг мой заговорилъ снова голосом прошедшаго, голосом того времени, когда, уважая благородныя излияния души своей, онъ заграждает имъ дыхания света щитом дружбы искренной. Вспоминаю съ гордостью доверие, съ какимъ покойный позволялъ мне не разъ и одному мне исключительно записывать стихи, излетавшие почти импровизацию изъ восторженной его мысли, и нередко дарили строки своих трудов, писанные собственною его рукою. Вам угодно было, так сказать, осуществить одну из этих истинных импровизаций въ анналахъ литературы, – вотъ поводъ вызвавший меня предложить еще одну изъ нихъ, врядли имеет ее кто либо другой?
Вы любите и Лермонтова. Журналъ Вашъ былъ шумнымъ и настойчивымъ провозвестником его дарования; можетъ статься Вамъ угодно будетъ поместить на страницахъ Отеч. Записокъстихи, которые написалъ я въ день кончины и у самой могилы моего товарищи по воспитанью, любимца по дару.
Я уважаю Васъ, милостивый государь, за многое отличающее Васъ въ виду людей образованныхъ и мыслящихъ, – люблю же еще более за то, что Вы отличили по заслугамъ техъ, кому принадлежала едва ли не лучшая сторона моего сердца, Это более всего убеждаетъ меня безпокоить Васъ.
Поручая себя Вашему снисхождению, имею честь съ совершеннымъ почтением, быть Вашим, Милостивый Государь, Покорнейшимъ слугою Павел Гвоздевъ.
Машукъ и Бештау
(Въ день 15 июля 1841 года).
Какъ старецъ маститый исполненъ раздумья
Стоитъ остроглавый Бешто, —
Стоитъ онъ и мыслитъ: «Суровъ и угрюмъ я,
«Но силенъ, могучъ я за то!
«Ударитъ-ли громъ вдругъ и эхо ущелья
«Насмешкой раздастся на злость
«Н верно въ тотъ день ужъ ко мне въ новоселье
«Земной не пожалуетъ гость!…
«И дикъ я, и нагъ я, и голый мой камень
«Зеленымъ плющемъ не поросъ,
«На съ грудью открытой на холодъ и платень,
«Не дрогнувъ глядитъ мой утесъ.
«Красуяся братъ мой гордится соседствомъ,
«Къ пятамъ онъ готовъ моимъ пасть
«И радъ поделиться богатымъ наследствомъ,
«Но где его сила и власть?…»
Умолкнувъ Бешто въ ожданьи ответа
А видитъ Машуко чело,
Какъ думой туманомъ вдругъ стало одето
Н горную тучу несло.
По ребрамъ земнымъ роскошнаго ската*,
И видитъ онъ дальнее Машукъ
Готовитъ къ ответу ответъ безъ возврата
Певца отторженнаго звукъ.
Стеснилося сердце земнаго владыки,
Онъ выронилъ вздохъ громовой
Съ нимъ выстрелъ раздался, раздались и клики
И палъ нашъ поэтъ молодой!…
Машукъ прояснялся луною полночи,
Печально горело чело,
И думы угрюмой сквозь влажные очи
Приветъ посылал онъ Бешто.
*Если выражение это по мнении вашему покажется резкимъ, то оно удобно заменится следующим стихомъ: «По личнымъ погибили роскошнаго ската.??
«О чемъ такъ задумчивъ, властитель твердыни,
«Бездушныхъ и каменныхъ грудь?
«Мечталъ ты родить во мне зависть гордыни,
«Но въ этомъ напрасенъ твой трудъ!
«Богатъ я одеждой роскошной природы,
«Богатъ я и въ недрахъ земли, —
«Струею целебной текутъ мои воды
Читать дальше