Коллектив авторов Лебедев С. В., предисловие и - Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

0 совершении ее по телеграфу в Вильну. Сообщники его были также вскоре перехвачены, но никто из них не был казнен, а сосланы большею частью в Сибирь.

В то время как я вернулся в Вильну, штабс-капитан Озерский был уже там, каждый день приходил он в особую канцелярию, где составлял статью о поимке Мацкевича. Молодой человек этот, отличавшийся воспитанием и образованием, был упоен выпавшим на его долю счастьем. Он тогда был в моде, всякий его расспрашивал, и он только и говорил, что о своей счастливой экспедиции. Составленная им статья, чрезмерно подробная, но написанная с увлечением, была несколько изменена и напечатана в «Виленском вестнике». Кстати здесь упомянуть, что приходившие как-то после того в Вильну по своим делам смышленые ковенские старообрядцы, наиболее пострадавшие от мятежников, умоляли меня дать им несколько экземпляров «Вестника», где описано взятие Мацкевича. Надо было видеть их благодарность, когда я исполнил их просьбу. «Пусть дети наши читают», - говорили они со слезами на глазах. Надо заметить, что осенью 1863 г., когда террор в крае был в сильнейшем развитии, жертвами его в Ковенской губернии сделались старообрядцы, жившие в отдельных фольварках, отдаленных один от другого. В одну ночь в околице Ибяны, недалеко от Ковно, их было повешено мятежниками, при жестоких истязаниях, одиннадцать человек. Это не прошло даром мятежникам. Виновные в этом страшном злодеянии подвергнуты примерному наказание. Все жители околицы Ибяны, как явные участники преступления, были выселены в Сибирь; дома их со всем имуществом отданы под населенных тут старообрядцев и православных в числе нескольких сот семейств. Такие же поселения образованы были из конфискованного имения помещика Акко - «Ужусоль», близь Ковно, и из большой шляхетской околицы Ушполь, Поневежского уезда, которая, кажется, названа слободою Александровскою - и где на собственный счет мировым посредником А. С. Бирюковым (одним, по «Вести», из босоногих) построена православная церковь. Таким образом в местностях, где мятеж долее свирепствовал, образовались значительные русские православные и старообрядческие поселения.

Без сомнения, выселение целых околиц, и даже истребление их огнем в виду всех жителей и соседей, как например, околицы Щуки в Гродненской губернии, сожженной еще в сентябре 1863 г., были применяемы лишь в последней крайности, когда целые селения поголовно упорствовали и содействовали мятежникам в разных злодеяниях. Это были меры, наводившие ужас на самых смелых; и много надо было решимости и усилия, чтобы к ним прибегнуть.

Этим зрелищем завершается картина усмирения собственно мятежа; но дело было далеко еще не кончено; во всем крае действовала правильно устроенная революционная организация, которую, несмотря на все усилия, не удавалось обнаружить. Отдельные открытия указывали на ее силу и обширность; но сначала надо было гасить мятеж; с окончательным же его усмирением деятельность полиции и войска не ослабевала. Во главе управления стоял человек, не дававший никому дремать, и лишь это постоянство привело впоследствии к обнаружению всего зла, о котором только можно было догадываться. Всю зиму войска производили поиски в лесах, отыскивали закопанное оружие, ловили отдельных бродяг и поддерживали дух сельского населения, которое стало сознавать силу правительства, понимать его благодеяния и тот путь, который был им указан местному населению. Это возрождение крестьян делало невозможным всякие попытки возобновить мятеж с весны. Сами крестьяне первые дали бы отпор. Они уже представляли начальству пойманных ими мятежников и усердно помогали войскам разыскивать оружие.

Тем временем Европа приумолкла; западная пресса не столь сильно громила Россию; эмигранты были в отчаянии; система действий виленского генерал-губернатора вводилась и в Варшаве и приносила плоды, хотя и с большими усилиями и жертвами. Одна неугомонная «Французская иллюстрация» не переставала ратовать; в конце 1863 года появилась в ней небольшая поэма в прозе «L’hiver et la Pologne» («Зима и Польша»), в которой весьма яркими, впрочем, красками описывались страдания Польши, снег на ее полях, орошенных кровью, умирающие в лесах с голоду повстанцы и свист русских пуль под каламбуры Муравьева. «А Европа, - говорилось в заключение, - своим равнодушием становится участницей злодеяния и мало-помалу примет варварские обычаи Севера и французы превратятся в северных казаков».