Тэймур Галимов - Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.)

Как уже отмечалось, для большинства авторов обзорных работ, Золотая Орда и ее влияние на Русь, представлялись чем-то ужасным. На многие вопросы, связанные с монгольским нашествием, было принято отвечать через обращение к образам мученичества и героики. Этот взгляд оставался характерным и для церковных авторов. Тюркское политическое влияние рассматривалось как исключительно негативное и имевшее самые плачевные результаты в области экономики, культуры и нравов. Правда, уже в первой половине XIX века, по мере ввода в научный оборот новых источников, стало возникать понимание того, что отношения Руси и Церкви с Ордой не были однозначными, как об этом писал князь М.М. Щербатов [19]. Например, на такой робкий намек присутствует у митр. Платона (Левшина), увидевшего несоответствие имеющейся концепции угнетенной церкви с тем материальным достатком и тем правовым статусом, которым обладала церковь в годы ордынского господства [20]. Не сумели в полной мере преодолеть это затруднение и последующие авторы: архиеп. Филарет (Гумилевский) [21]и митр. Макарий (Булгаков) [22]. Правда, благодаря усилиям всех выше перечисленных церковных авторов удалось сформировать более или менее стройную историю отношений русской церкви, и, прежде всего, ее высшей иерархии, с золотоордынской администрацией.

Несомненные успехи в изучении истории церкви были достигнуты в самом конце XIX — начале XX вв. Их олицетворением стали исследования Е.Е. Голубинского. В своих исследованиях Е.Е. Голубинский опирался на современные ему методы исторического анализа и, прежде всего, на позитивизм [23], вызвавшие критику его научных оппонентов [24]. Как и его предшественники, он намеревался создать большую работу по истории русской церкви. Однако лишь ему удалось наиболее полно описать древнерусский период. Кроме того, Е.Е. Голубинский сопровождал свое исследование постоянной критикой источников [25]. В результате выдающийся церковный исследователь поставил под сомнение традиционный взгляд на положение церкви, в том числе в период ордынского господства, и сумел ясно сформулировать проблему места церкви в русско-ордынских отношениях [26].

Вместе с этим в церковном образовании второй половины XIX — начала XX вв. продолжали господствовать упрощенные представления о деятельности церкви в период ордынского господства, во многом копировавшие концепции большинства своих предшественников. Наиболее отчетливо это прослеживается на примере учебников П.И. Малицкого [27], П.В. Знаменского [28]и А.П. Доброклонского [29].

Примерно на эти же годы приходиться возрождение региональной интеллигенции и возникновение интереса к национальной истории. Результатом этого становиться появление знаковых работ, которые предложили более спокойный взгляд на деятельность Орды, в том числе в области религиозных отношений [30].

Революционные события начала XX века привели к существенным изменениям в научной среде. С одной стороны, они вызвали кризис научных исследований, исход ученых за рубеж, а с другой — способствовали росту национального самосознания внутри российской и национальных элит. В результате, последующий период ознаменовался возникновением двух неравнозначных по размерам и в значительной степени оторванных друг от друга историографических пластов: во-первых, научных работ, созданных в Советской России и в СССР и, во-вторых, исследований, возникших в кругу эмигрантов.

Свое продолжение дореволюционная историография нашла в трудах ученых эмигрантов. Главным образом продолжателями дореволюционной концепции изложения и трактовки материала стали ученые, вынужденные покинуть родину в связи с революционными событиями. Среди историков русской церкви особо выделялись А.В. Карташев и Н.Д. Тальберг. Авторы-эмигранты порой не скрывали свою ностальгию по утраченной отчизне, а в их исследованиях нередко присутствует крайняя религиозная ангажированность, идеализировавшая прошлое и видевшая в русской древности исключительный образец национальной святости, противостоящей внутренним и внешним врагам. Однако имея крайне ограниченный доступ к прежде обильному источниковому ресурсу, их взгляды и выводы в значительной мере опирались на багаж прежней историографии. В итоге, ученые-эмигранты порой позволяли себе смешивать научную дискуссию с политической риторикой, имевшей антисоветский характер, низводя исследования до обычной церковно-политической полемики и нравственных назиданий. Но при всем этом, усилия эмиграции, представляют собой отдельный пласт постреволюционной рефлексии по истории русской церкви, позволяющий понять особенности формирования и функционирования русской ментальности.