Тимур Хайдаров - Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.)

Если же в целом говорить об оценках убыли населения во время « Черной смерти », то М.Г. Грин исходила из месторасположения поселения. Чем выше была его транспортная связанность или близость к природным очагам, тем выше был среди населения процент потерь. В целом, по подсчетам исследователя, смертность среди населения составила от 30 % до 60 % [Green M.H., 2015a: 34]. При этом здесь не учитывались потери предшествующие « Черной смерти » вспышек, так как на всем протяжении афроевразийского пространства между двумя пандемиями чумы фиксировались постоянные вспышки локальных эпидемий. Таким образом, Вторая пандемия чумы явилась своеобразным средневековым эпидемическим пиком [Green M.H., 2015b: 34].

Подробно роль климата во время « Черной смерти » в своей статье рассмотрели швейцарский климатолог У. Бюнген и норвежский исследователь Б.В. Шмидт [Schmid B.V., Buentgen U., et al., 2015]. В ней на основе результатов, полученных в 2013–2014 гг. в ходе дендрохронологического анализа европейской и азиатской растительности [38], прокси-климатических исследовании осадочных пород, взятых близ чумных очагов водоемов [39], была выявлена в период с 1347 по 1837 г. корреляция между крупными европейскими эпидемиями и природно-климатическими изменениями в Центральной Азии.

По мнению авторов статьи, прямыми следствиями произошедших климатических изменений стало резкое увеличение количества чумных блох, переносимых одной песчанкой, сусликом или алтайским сурком. Численный рост блох в итоге и способствовал ускорению процесса поиска альтернативных хозяев. Одной из самых крупных для них « добычей » стал живущий поблизости наиболее массовый живой организм — человек. Поскольку исследователям не были доступны данные климатических изменений в районах расположения природных очагов чумы, ими было высказано предположение, что начало крупных европейских вспышек чумы было напрямую связано с масштабными климатическими изменениями и миграцией из природных очагов Центральной Азии диких животных [40]. Таким образом, по заключению Б. В. Шмидта и У. Бюнгена, важную роль в начале « Черной смерти » сыграла миграция из района Каракорума в прикаспийский регион песчанок, зараженных чумными блохами. Тем самым, фактически были поставлены под сомнение тезисы, господствующие в западной научной мысли: 1) процесс возникновения « Черной смерти » имел неожиданно взрывной характер; 2) она являлась формой европейской портовой бубонной чумы [Schmid B.V., Buentgen U., et al., 2015: 3023].

Путем сравнения с приведенными в монографии М.В. Долса данными по ближневосточным вспышкам средневековой чумы, авторами статьи были определены наиболее крупные эпидемии юга России второй половины XIV — первой половины XIX вв. [41]При этом была определена повторность появления эпидемий в Западной Европе: через 16–20 лет после больших вспышек на Нижней Волге и около 30 лет после крупных центральноазиатских вспышек. Таким образом, по заключению авторов исследования, именно произошедшие в 1331, 1394, 1741 и 1747 гг. в Средней Азиия крупные эпидемий чумы явились первотолчками последующих крупных нижневолжских вспышек (1346, 1408/09, 1757, 1763 гг.). При этом было отмечено, что перед каждой крупной эпидемии чумы фиксировались резкие перепады зимних и летних температур. В своих оценках общего количества погибших оба исследователя склонялись к точке зрения Й.-Н. Бирабена.

Если в целом оценивать основные современные исследовательские тенденции в западных научных кругах последних лет в области изучения « Черной смерти », то можно отметить доминирование исследований генома бактерии Yersinia pestis . В результате проведенных лабораторных изысканий в данной области было признано появление во время Второй пандемии более стойкого штамма чумной бактерии по сравнению с современным [Bos K.I., Herbing A., Sahl J., et. al., 2016]. При этом было обоснованно доказано влияние на формирование « Черной смерти » различных климатических факторов и экосистем [Green M.H, 2015a: 14]. В этом случае развитие международной торговли и военная активность ставились в прямую зависимость от факторов, ускоривших возникновение и дальнейшее распространение эпидемии средневековой чумы [Alfani G., 2013b; Curtis D.R., 2016]. В то же время, в западной историографии продолжилось признание влияния « Черной смерти » на социальное развитие западноевропейского общества [Alfani G., 2013a].

Появление исследований западных специалистов, посвященных « Черной смерти » на территории Золотой Орды и близлежащих регионов, в целом соответствует общемировой практике расширения исследовательского поля. На сегодняшний день была получена информация о средневековой эпидемии чумы в Северной Африке и Леванте [Andreozzi D., 2015; Varlik N., 2015b; Blazna T., Blazina Zl., Blazina V., 2015]. Это привело к изменению среди западных специалистов оценок интенсивности чумы и общего количества погибших [Fusco Id., 2009; Rommes R., 2015]. При этом прямым следствием « Черной смерти » были названы изменения экономических и управленческих структур европейских городов и государств. В качестве одного из новшеств в развитии западноевропейского общества явилось формирование новой социальной политики в отношении беднейших слоев населения. Кроме того, по мнению зарубежных авторов, одним из действенных социальных методов борьбы с эпидемией средневековой чумы стало внедрение мест карантина для зараженных [Alfani G., Melegaro A., 2010]. Однако, это не означало еще появления эффективной системы защиты от заболевания. Среди форм девиантного поведения в обществе были отмечены попытки убийств бедняков посредством больных чумой, а также борьба с инокультурными элементами в западноевропейских сообществах (еврейские погромы), поддержанная на уровне местных элит [Cohn S.K.Jr., 2007: 3–4]. Судя по всему, это являлось психологической и культурной реакцией общества на происходящее. Поэтому последнее рассматривается в качестве основного поведенческого мотива [Voitgländer N., Voth H.-J., 2012].