Лев Гумилёв - Татаро-монголы в Азии и Европе

Таково было отражение образа Чингис-хана в средневековой литературе монголов XIII–XVII вв.

Историческая роль Чингис-хана весьма противоречива: положительные и отрицательные стороны его деятельности были неоднократно предметом исследований историков и вызывали споры и различные оценки. В трудах средневековых монгольских историков, в эпических произведениях монгольского народа ярко отражались и личность Чингис-хана и его деятельность. Не только историки покоренных стран, как, например, Рашид ад-Дин, Ибн ал-Асир, Джувейни, Киракос и другие, много уделявшие внимания разрушительным результатам монгольских завоевательных походов, но и свои монгольские летописцы не смогли пройти мимо отрицательных моментов в деятельности и характере Чингис-хана. Однако для монгольского народа в феодальные времена, в тяжелые годы завоевания монголов маньчжурской династией образ Чингис-хана был тем образом, который поддерживал чувство национального достоинства, образом, которым монголы гордились, память «великого предка» почитали как создателя «Единой империи Великих монголов». Эти два взгляда на значение личности Чингис-хана ясно прослеживаются в произведениях монгольского фольклора и литературы.

До сих пор остается нерешенной проблема о значении создания Чингис-ханом мировой империи. Бесспорно, «вопрос о Чингис-хане и его наследии требует объективного рассмотрения» [2352]но возможно ли таковое на современном уровне наших знаний? Казалось бы, ответ должен быть утвердительным: источники по теме изданы и переведены на европейские языки, к большинству из них приложен комментарий справочного характера, имеются библиографические сводки такого количества работ, которое не под силу прочесть самому усидчивому ученому. Однако недостает одного — критической сводки сведений. Легко сослаться на любой источник, но нет уверенности в том, что там написана правда, тем более что описания одних и тех же событий в разных источниках весьма отличаются друг от друга. Особенно это касается самой важной темы — образования монгольского государства до курилтая 1206 г., ибо внешние войны монголов изучены подробнее и точнее. Этому периоду были посвящены два сочинения XIII в.: «Алтай дебтер» («Золотая книга») и Юань-чао би-ши» («Тайная история монголов»). Первое — это официальная история, прошедшая строгую правительственную цензуру, второе сочинение, составленное в 1240 г., содержит описание событий преимущественно внутренней истории монгольского народа, что, очевидно, соответствовало целям и интересам автора. Значение «Тайной истории монголов» для этнографии и истории монголов XIII в. бесспорно, но имеем ли мы право принимать на веру все изложенное в этом сочинении и какие поправки следует внести, чтобы восстановить истинный ход событий. Если бы нам были известны биография и личные связи автора, то все было бы просто, но мы не знаем его имени. Б. И. Панкратов допускает две гипотезы: запись со слов очевидца или коллективное творчество [2353]. Еще более важно установить жанр и политическую направленность самого сочинения, но и тут нет общего мнения, что видно из разных переводов заглавия книги: «Сокровенное сказание» и «Тайная история» [2354]. Это не совсем одно и то же [2355].

Что касается политической направленности, то В. В. Бартольд считал его апологией аристократии [2356], С. А. Козин — демократии [2357], Б. Я. Владимирцов, писал, что цель сочинения «сделаться заветным преданием дома Чингис-хана, его историей, так как сказание действительно сокровенный источник рассказов о мрачных событиях, происшедших внутри одного рода, одной семьи, одной кости» [2358]. Напротив, современные монгольские ученые Ц. Дамдинсурен и М. Гаадамба [2359]полагают, что идея автора сводится к обоснованию необходимости объединения монгольских племен и проповеди торжества феодализма над родовым строем. При таком различии мнений только В. В. Бартольд [2360]и Г. Е. Грумм-Гржимайло [2361]ставят вопрос о степени достоверности источника, хотя и не предлагают решения проблемы.

Мне представляется крайне сомнительным, чтобы автор «Тайной истории монголов» разбирался в таких понятиях, как «феодализм» и «родовой строй» и даже «аристократия» и «демократия». Скорее всего, у него были личные симпатии и антипатии к тем или другим чингисидам, когда он в 1240 г. писал свое повествование о днях минувших. Именно эти симпатии определили тенденцию, которую он стремился провести, часто в ущерб истине.