Наталия Таньшина - Самодержавие и либерализм - эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского [litres]

Особенно Строева интересовал такой феномен, как женская литература. Относился к этому явлению он явно неоднозначно, хотя и отмечал несомненный успех дам-писательниц: «С тех пор, как политика завладела парижским обществом, как все стали судить и рядить о государственных делах и действиях правительства, женщины покорились общему направлению и захотели участвовать в судьбе государства […] Вторжение их было удачно, и теперь многие мужчины принимают женские псевдонимы, чтобы поймать и оковать парижское внимание» [852].

В то же время, по словам Строева, «польза, приносимая женскими литературными трудами, едва ли превосходит вред, терпимый обществом от страсти женщин к литературе. Писательница пренебрегает занятиями своего пола: бросает мужа, не заботится о детях, небрежет хозяйством. Исключения из общего правила редки» [853].

Жорж Санд ему явно не симпатична: «Пристрастие к женщинам и отвращение к мужчинам – вот характер сандовских романов. Освобождение женщины от всех законов, кроме естественного закона любви, – вот основная их мысль. Нелепость такой мысли очевидна» [854]. Об образе жизни писательницы Строев отзывался примерно так же: «С некоторого времени г-жа Санд преобразилась в мужчину; носит сюртук, жилет; курит цигары, говорит о том, чего женщина знать не должна. В ее гостиной нет женщины, нет туалета; все мужчины, табашный дым и другие принадлежности мужской беседы» [855].

Другая знаменитая дама – писательница Дельфина де Жирарден, супруга влиятельного журналиста и издателя газеты «La Presse» Эмиля Жирардена, по словам Строева, «журналиста-спекулатора, пользующегося в Париже самою дурною репутациею», тоже не удостоилась его похвалы. Более того, она, по словам Строева, «спустилась на болото жизни и утонула в нем» [856].

Вяземский, Строев, и Погодин – профессиональные журналисты и публицисты. Отсюда их пристальное внимание к французской прессе. Всех их поражало ее невиданное развитие, огромное количество выходивших газет, а также влияние прессы на жизнь в стране; она – настоящая четвертая власть. Строев писал: «Сила парижских журналов во Франции невообразима… При легкомысленности, при смешении мнений, если журналы захотят повторять одну и ту же мысль в продолжение трех месяцев, нет сомнения, что она укоренится во французском народе и удержится до тех пор, пока те же журналы не заменят ее другою» [857].

Характерная черта, отмечаемая нашими соотечественниками, – партийный характер прессы. Русских раздражало отсутствие объективности, продажность парижской прессы. Вот что писал Строев: «Парижский журналист – человек продажный. Торговля журнальною совестью так обыкновенна в Париже, что не почитается за стыд или преступное дело […] наглые продавцы торгуют своим убеждением, как лавочники мылом или слесари замками» [858].

Как писал Строев, «в политике журналы не стыдятся сообщать ложные факты, когда на таких фактах можно основать рассуждения, подкрепляющие систему журнала. Сообщая речи палаты, журнал передает вполне только речи своих депутатов, а из речей противников выпускает весь смысл, всю сущность, оставляя самые незначительные фразы» [859]. «Одна и та же речь хороша и дурна, и глупа, и умна, смотря по журналу, в котором вы ее прочли. С некоторого времени вошло в привычку печатать в самих речах и действия палаты, т. е. ее одобрение, согласие или смех. И что же вышло? После речи Гизо журнал Прений ставит: палата рукоплескает , а National, после той же речи, печатает: палата шикает . Сравните два журнала: вам покажется, что вы читаете отчет о двух разных заседаниях!..» [860]Аналогичное мнение высказывал Погодин, перечитывая за завтраком вчерашние речи в Палате депутатов: «Всякой журналист передает их по-своему, смотря по видам партии, под покровительством которой издает свою газету […] даже действие речи на слушателей передается различно. Тихий смех в одних журналах представляется хохотом, а в других чуть ли не слезами» [861].

А князь Вяземский подчеркивал, что именно пресса являлась источником социальной напряженности во Франции: «Здешний народ не беспокойнее другого, но ему подливают каждое утро чашку дурмана: журналы, вот что мутит народ» [862].

Особое негодование русских вызывала сатирическая газета «Charivari» («Шаривари»), традиции которой уже в XXI столетии плодотворно развивает скандальное издание «Charlie Hebdo» («Шарли Эбдо»). Как писал Строев, «у Шаривари нет друзей, нет приятелей: все его враги, на всех он нападает, начиная с короля до последнего водоноса» [863]. Погодин возмущался, говоря об этом издании: «Вещи непозволительные! Что останется священного в государстве после таких выходок» [864].