Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Александр знал, насколько опасна праздность для морального духа армии, и старался бороться с этим злом. Устраивались спортивные игры, где, как и в Олимпии, участники сражались за победу в гонках на колесницах, в пятиборье, борьбе, кулачном бое, владении оружием. Разыгрывались и сражения между противоположными лагерями «друзей» и «врагов». Ведомые одни «Александром», другие — «Дарием», они до тех пор колотили друг друга деревянными мечами и кололи деревянными копьями, пока не начинала течь кровь и шутка не превращалась в свою противоположность. Победителем был, конечно же, Александр, что не доставляло ему особого удовольствия, потому что солдаты мазали его овечьим пометом, сажали задом наперед на осла и с насмешливыми песнями маршировали мимо.

В состязаниях по бегу в полном вооружении принимал участие также и царь, хотя он с гордостью сказал когда-то своему отцу, что вышел бы на игры в Олимпии только в том случае, если бы и другие бегуны тоже были царями. Он по-прежнему показывал высокую скорость, но еще быстрее был сицилиец Криссон. Этот, однако, знал по собственному опыту, как реагируют знатные особы, когда их побеждают в соревнованиях, и перед самым финишем уступал своему сопернику.

Когда и соревнования уже больше не могли помочь убить время, приходил черед актеров, сотнями приезжавших из Нижней Италии, Кипра, Греции, Малой Азии. Их влекли сюда слухи о том, что македонский царь является поклонником их искусства, к тому же щедрым и великодушным. Однако казна Александра снова оскудела, и честь организовывать театральные празднества, выступления с чтением стихов, хоровые певческие представления (и оплачивать их) он предоставил тщеславным кипрским царькам. «Гвоздем программы» было состязание между «звездами», Афенодором и Фессалом, за право называться лучшим трагиком. Фаворитом Александра был последний, и, чтобы повлиять на исход творческого спора, царь сказал, что охотнее согласился бы отдать половину своего царства, чем стать свидетелем поражения Фессала. Судьи же, к их чести, не позволили оказать на себя давление и присудили лавровый венок Афенодору. Царь с уважением отнесся к их выбору: «Я, привыкший к тому, что все подчиняются мне, сам подчиняюсь здесь справедливому решению».

Это легенда; однако известно, что не вымышлен ответ Афенодора на предложение Александра просить после победы о какой-либо милости: «Уплати мои долги, которые я сделал в Афинах, о царь!» И это оказалась довольно большая сумма.

В утешение Фессалу было разрешено произнести под звуки флейты Тимофея орфический гимн Афродите, античную форму которого воспроизвел Роже Перефитт: «Небесная, богатая песнями, прелестно улыбающаяся Афродита! — Рожденная морем, богиня зарождения жизни. — Чистая, подруга ночных пиров, — ночная богиня… — подруга праздничных часов любви, — дарительница брака, матерь страстных желаний, — соблазнительница к ложу любви, — таинственная, дарящая очарование госпожа! Незаметная, являющаяся взору, — очаровательно-курчавая, благороднорожденная… — Приди, божественная дочь Кипра, — на Олимпе ли ты сейчас пребываешь… — направляешься ли в свой окутанный фимиамом сирийский дворец… Будь ты также и на кипрском нагорье…»

Каждый в лагере знал ее, эту богиню, которой Парис преподнес яблоко как самой красивой и несравненной: у нее была очаровательная улыбка, немного насмешливая — как, по крайней мере, изображают ее многие художники; она многочисленными любовными интрижками отравляла жизнь своему мужу, хромому кузнецу Гефесту; она была украшена волшебным поясом, чтобы сделать неотразимым искусство обольщения. Каждый, конечно, знал историю ее рождения. Кронос, чтобы защитить мать от грубости своего отца-тирана Урана, отрезал последнему половые органы и…

«…Они, — продолжил свою торжественную декламацию Фессал, — срезанные кремниевым серпом, были сброшены с небес в бушующее море и носились по нему долгое время, а вокруг поднялась белая пена из нескончаемого семени. И из него появилась девушка. Вначале она проплыла мимо святой Киферы, потом приблизилась к Кипру, вокруг которого с грохотом бушевали волны. И здесь соблазнительная богиня вышла на сушу. Там, где оставались следы ее стройных ног, расцветали цветы…»

Произведения таких великих драматургов, как Эсхил, Софокл, Еврипид, не слишком интересовали солдат. Гораздо больше их привлекали выступления лицедеев, фарсы с пантомимой, танцами и песнями, немудрящим языком которых рассказывалось о тревогах и горестях повседневной жизни: любовной тоске и несчастливом браке, сводничестве и воровстве, продажности и обмане. При этом происходившее на сцене отличалось невероятной грубостью, когда актер с поднятым кожаным фаллосом совершал совокупление, говорил непристойности, избивал женщину. На подмостках мочились, справляли большую нужду, занимались онанизмом; исполнительницы-женщины превосходили в непристойности мужчин, танцевали что-то напоминающее современный дикий канкан, обнажая все, что желала видеть публика. Издевались и насмехались над известными личностями, втаптывали их в грязь. Лицедеям была присуща та разнузданность, безудержная злоба, ерничество, которые были характерны только для театра в его самых ранних, примитивных формах.