Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Между прочим, Гавел никогда не отличался никаким «человеколюбием», и его настоящий взгляд на демократию и свободу достаточно известен. Страну, в которой мы живем и которая была его родиной, он уже давно отринул. Своими проимпериалистическими взглядами, пусть и хитро спрятанными под разными подобиями «общечеловеческих проблем», он ни на кого повлиять не может. Наши люди: рабочие, крестьяне-кооператоры и работающая интеллигенция – уже по-настоящему изучили и уже хорошо знают, кто такой Вацлав Гавел и ему подобные. О том, что такое правда и что такое ложь, их никто «снаружи» поучать не должен. Они, в конце концов, достаточно ясно показали, что думают о Гавеле и других ренегатах, когда однозначно осудили их памфлет, «Хартию-77». 199 199 Крисеова. С. 151.

«И тогда, и потом все наблюдатели сходились в том, что Гавел не сделал ничего, что могло бы повредить другим людям или самой “Хартии”. Он не отказался от своих взглядов, не отозвал свою подпись и не предложил государственной безопасности информацию, которой бы у нее так или иначе уже не было», – пишет Жантовский 200 200 Жантовский. С. 201 . Но для Гавела первые месяцы свободы оказались временем колоссального психологического кризиса. Пойдя на сделку с полицией, он оказался в шкуре Макхита из собственной версии «Нищенской оперы». Рефлексия Гавела по поводу всего случившегося отразилась в пьесе, завершившей трилогию ваньковок, – «Протест».

Уже знакомый нам Фердинанд Ванек приходит в гости к своему старому товарищу, писателю Станеку. Прототипом Станека, как считается, послужил писатель и сценарист Зденек Малер (среди прочего – консультант фильма Милоша Формана «Амадей» и сценарист одной из самых известных лент новейшего чешского кино, исторического фильма «Лидице»). Станек приглашает Ванека в гости, заводит с ним дружеский разговор и сам начинает исподволь клеймить режим. Оказывается, что разговоры эти вовсе не случайны: у Станека есть к Ванеку дело. Незадолго до этого арестовали молодого певца Явурека, с которым встречается – и даже ждет от него ребенка – дочь Станека. Он надеется, что диссидент Ванек может запустить кампанию в поддержку Явурека, но сам же пугается, когда гость немедленно достает из портфеля уже составленную петицию. Станек пускается в пространные рассуждения о том, почему ему самому лучше эту петицию не подписывать, и в конце концов срывается.

Станек. А все-таки что вы обо мне думаете?

Ванек. А что я о вас должен думать?

Станек. Да уж ясное дело что…

Ванек. Вы о чем?

Станек. Что при виде этих подписей я испугался.

Ванек. Я так вовсе не думаю.

Станек. Это у вас на лице написано.

Ванек. Да нет же!

Станек. Почему вы не хотите сказать мне правду? Разве вы не понимаете, что эта ваша ложь во спасение оскорбляет меня больше, чем если бы вы выложили мне все начистоту?! Или вам на меня уже и слова-то жалко тратить?!

Ванек. Я же вам сказал, что уважаю ваше мнение.

Станек. Не держите меня за дурака.

Ванек. Я и не держу.

Станек. Мне отлично известно, что за этим вашим уважением кроется.

Ванек. И что же?

Станек. Чувство нравственного превосходства.

Ванек. Неправда.

Станек. Вот только не знаю, имеете ли вы – именно вы – право так собой гордиться.

Ванек. Вы это о чем?

Станек. Сами знаете.

Ванек. Не знаю.

Станек. Сказать?

Ванек. Скажите.

Станек. Насколько мне известно, в тюрьме вы говорили больше, чем следовало. 201

Сразу же после этого Станеку звонят и сообщают, что Явурека отпустили. Эта новость разряжает атмосферу, и оба героя возвращаются к непринужденному внешне разговору о цветах Станека.

Это может показаться удивительным, но ваньковки Гавела шли даже в соцлагере. В 1981 году всю трилогию поставил варшавский Teatr Powszechny, и она была выброшена из репертуара только из-за введения военного положения.

В октябре 1977 года Гавел получил полтора года условно по делу о контрабанде самиздата. Сам он будет говорить, что приговор «улучшил его репутацию», хотя это вовсе не воспринималось так однозначно. Коммунистический режим получил свое: Гавела дискредитировал, а двум другим «контрабандистам» присудил настоящие тюремные сроки (один из них, уже пожилой режиссер Ота Орнест выступил с покаянной речью по телевизору и через несколько месяцев был амнистирован).