Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

Плутарх называет имена трех спартиатов, ближайших друзей Клеомена, и двух безымянных мофаков [338], которые вместе с отрядом наемников непосредственно участвовали в убийстве эфоров. Видимо, об истинных намерениях Клеомена знали только эти пять человек. На эфоров напали внезапно, во время общественного обеда. Четырех убили на месте, а пятый, эфор Агилей, нашел убежище в ближайшем храме и на следующий день, когда вышел из пего, уже не подвергся преследованию. Вместе с четырьмя эфорами погибли десять спартиатов, пришедших им на помощь (Plut. Cleom. 8). Так завершился первый этап переворота. Теперь Клеомен намерен был царствовать без эфоров. Избавившись от своих самых могущественных противников, он расчистил себе поле для задуманных им реформ. Клеомен демонстративно приказал убрать все кресла эфоров, оставив только одно — для себя самого (10. 1). Таким образом, он показал всей Спарте, что с этого момента в нем одном сосредоточена совокупная власть царей и эфоров.

Клеомен пошел дальше своего предшественника по реформам. Агис, применив силу, отстранил от власти всех законно избранных эфоров 243/2 г. и назначил (без выборов) на их место своих ставленников (Plut. Agis 12. 4–5). Но он не убивал эфоров и не отменял эфорат как институт. Клеомен исправил эту «недоработку» Агиса. Он понимал, что отставка одной враждебной ему коллегии эфоров и замена ее другой, более лояльной, — мера недостаточная. Эфорат, объект «ухаживания, заискивания и угождения» царей (Arist. Pol. II. 6. 14. 1270 b 14–15: δημαγωγειν), должен был уйти.

Клеомен совершил еще один совершенно необходимый, с точки зрения любого узурпатора, шаг — он избавился от возможной оппозиции, отправив в изгнание влиятельнейших спартанских землевладельцев. Как сообщает Плутарх, на следующий день после убийства эфоров «Клеомен объявил имена восьмидесяти граждан, которым надлежало покинуть Спарту» (Cleom. 10. 1). В проскрипционные списки вошли, по-видимому, представители практически всех богатых и знатных семей, [339]среди которых были, скорее всего, и геронты. Изгнание большой группы спартанской аристократии преследовало не только политические цели — избавление от оппозиции, — но и чисто экономические. Их конфискованные земли должны были составить необходимый резерв для наделения клерами новых граждан. Подобная мера, предпринятая Клеоменом, напоминает афинский остракизм. Он удалил из города потенциально опасных для него людей без предъявления им каких-либо обвинений и вместе с тем пообещал при изменившихся обстоятельствах вернуть всех назад (11. 2). Такой вариант изгнания не предполагал, по-видимому, автоматического лишения гражданских прав. Следует заметить, что насильственные действия Клеомена выглядят строго функциональными. Он очень не хотел развязывать гражданскую войну и потому ограничился самыми необходимыми, с его точки зрения, мерами. В изгнание ушли, вероятно, представители старшего поколения, поскольку их сыновья на тот момент находились в армии Клеомена, оставленной им в Аркадии. В таких обстоятельствах Клеомен предпочел мягкий вариант избавления от оппозиции: не физическое уничтожение, а высылка за пределы страны. Скорее всего, главам высылаемых семей разъяснили, что ссылка является временной и скоро все будут возвращены и даже получат обратно часть своих конфискованных земель.

Эти два акта — уничтожение эфората и избавление от внутренней оппозиции — освободили Клеомена от необходимости тратить все силы на политическую борьбу со своими оппонентами и дали возможность приступить наконец к реформам. По словам У. Тарна, «это была самая быстрая и дешевая из всех известных революций» [340]. Убив эфоров и уничтожив эфорат, Клеомен тем самым установил в Спарте «диктатуру, форму власти, до тех пор совершенно чуждую спартанцам» [341].

Для успокоения общественного мления Клеомен созвал апеллу, чтобы «оправдать перед народом свои действия» (Plut. Cleom. 10. 2). Этот жест Клеомена объясняется вовсе не его демократизмом. Надо иметь в виду специфику жизни в малых коллективах, подобных спартанскому, где невозможно было что-либо скрыть. Клеомен вынужден был объяснить причину своих поступков и доказать правомерность предпринятых мер. Плутарх, передавая эмоциональную речь Клеомена, по-видимому, дословно цитирует Филарха. Хотя вся речь, вероятно, — конструкция Филарха, однако последний, скорее всего, верно передал суть сказанного царем. То, что Клеомен должен был выступить перед народом, не вызывает сомнений. Но собрание было созвано не только ради того, чтобы оправдать совершенное преступление. Как и его предшественник, Клеомен обязан был внести свой законопроект в апеллу и добиться его официального одобрения. Реформы Клеомена приобретали юридическую силу только после утверждения их народным собранием. Но о самом законопроекте Плутарх говорит крайне мало. Возможно, это объясняется тем, что в первой части жизнеописания Агиса — Клеомена он уже изложил содержание ретры Лисандра (Plut. Agis 8) — документа, все пункты которого фактически полностью совпадали с предложениями Клеомена.