Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Став супругом Варвары Михайловны, Пётр Андреевич Карепин сделался одновременно и опекуном осиротевшего семейства (совокупно со старшим братом М. М. Достоевским). Именно из его рук братья и сёстры получали теперь причитающиеся им доли родительского наследства.

Принято считать, что черты Карепина нашли отражение в образах: господина Быкова в «Бедных людях», который берёт за себя сироту – Вареньку Добросёлову; Петра Александровича в «Неточке Незвановой»; Петра Петровича Лужина в «Преступлении и наказании». Два последних обладают одинаковым с Карепиным именем (оно вообще имеет у Достоевского исключительно отрицательные коннотации), а Лужин ещё и чином: надворный советник. Господин Быков и П. П. Лужин – богаты; намереваясь жениться на бедных девушках, изображают их благодетелей. Видимо, незнакомый ему лично Карепин весьма занимал Достоевского, если сподобился отразиться в трёх не самых привлекательных романных персонажах.

Хотелось бы указать здесь ещё на одного героя, возможно, причастного всё к тому же прообразу. Это – Юлиан Мастакович, сквозной персонаж ранней (докаторжной) прозы. В «Петербургской летописи» (1847) он именуется так: «…мой хороший знакомый, бывший доброжелатель и даже немножко покровитель мой». Карепин, если судить по их переписке, в известном смысле действительно «хороший знакомый» Достоевского, а в качестве опекуна – несомненный «доброжелатель» и «покровитель». (Разумеется, все эти определения имеют у Достоевского сугубо иронический оттенок.) Юлиан Мастакович намерен жениться, причем жениться на деньгах . «Истинно сказать, трудно жениться в более благоразумных летах. Он ещё не женился, ему ещё три недели до свадьбы; но каждый вечер надевает он свой белый жилет, парик, все регалии, покупает букет и конфеты и ездит нравиться Глафире Петровне, своей невесте, семнадцатилетней девушке, полной невинности и совершенного неведения зла». Особо подчёркиваются преимущества брачного возраста: «Нет, даже приятно жениться в подобных летах! По-моему, уж если всё говорить, даже неблагопристойно делать это в юношестве, то есть до тридцати пяти лет. Воробьиная страсть! А тут, когда человеку под пятьдесят, – оседлость, приличие, тон, округлённость физическая и нравственная – хорошо, право хорошо!»

В «Ёлке и свадьбе» (1848) всё тот же Юлиан Мастакович примечает «нимфетку» – одиннадцатилетнюю дочь богатого откупщика. Спустя пять лет он берёт за неё (ставшую, очевидно, уже Глафирой Петровной?) пятьсот тысяч приданого. Конечно, это не жалкие куманинские двадцать пять тысяч, но для Достоевского важен сам принцип. «Однако расчёт был хорош!» – восклицает рассказчик.

Портрет Юлиана Мастаковича вполне соответствует его душевному строю: «Это был человек сытенький, румяненький, плотненький, с брюшком, с жирными ляжками, словом, что называется, крепняк, кругленький, как орешек». Но любопытно и имя. Мастакович – это, конечно, мастак , «дошлый делец» (В. И. Даль). «Вы человек деловой , Пётр Андреевич, – пишет Карепину Достоевский, – Вы и с нами действуете, как человек деловой , не иначе, так как Вы человек деловой …» и т. д. Но – Юлиан? Имя довольно редкое для наших палестин. Нелишне в этой связи заметить, что у Карепина наличествует дочь восьми лет от первого брака по имени Юлия.

Повторим ещё раз: Достоевский никогда не виделся с Карепиным (очевидно, на этом основании тот даже не включён в двухтомный энциклопедический словарь С. В. Белова «Ф. М. Достоевский и его окружение»). Все впечатления от новоявленного родственника возникли исключительно на эпистолярной почве.

Летом 1844 г. подпоручик Достоевский решается на отчаянный шаг: подаёт в отставку. Это вызвано интенсивной работой над «Бедными людьми». Никто, однако, кроме старшего брата, не посвящён в истинную подоплёку событий [660].

Меж тем начинающему отставнику срочно необходимы деньги. Он изъявляет готовность отказаться от своей доли родительского наследства в пользу других членов семьи – всего за тысячу рублей серебром. Карепину, естественно, не слишком нравится этот план. Он почитает подобные экстравагантности следствием раздутого самомнения, неосновательности, молодой блажи и т. д.

«Офицеру в военном мундире нельзя останавливаться приготовлениями мягких пуховиков и Луколловой кухни, – назидательно пишет он брату своей молодой жены. – Почтовая кибитка, бурка и кусок битой говядины, приготовленной денщиком, всегда найдётся за прогоны и царское жалованье. Зато сколько приятных ощущений при удачном исполнении своего долга; сколько отрады во внимании начальников, в любви и уважении товарищей, а далее награда, заслуженная трудом своим путём прямым, благородным. Вот, Брат! настоящая поэзия жизни и сердечное желание Вам преданного П. Карепина».