Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Поборница справедливости перебралась из Горького в Чебоксары. Здесь её профессиональная требовательность («Врач, не знающий строения тела человека и функции его структур, – не врач!») тоже порой приводила к столкновениям, в том числе с огорчёнными подобным максимализмом студентами.

В 2006 г. мы пригласили 85-летнюю Наталью Александровну в Подмосковье на симпозиум, посвящённый 500-летию рода Достоевских. У нас затеялась переписка.

«Здравствуйте, дорогой Игорь Леонидович, – писала она 29 января 2007 г. – Получила Ваше доброе, ласковое письмо.

Я очень рада и сердечно Вас благодарю за такое необыкновенное внимание ко мне, что очень важно для здоровья и душевного покоя. Да! Покровское я буду вспоминать до конца своих дней». В Покровском впервые встретились родственники – потомки братьев М. М. и Ф. М. Достоевских.

Нам дороги слова, сказанные в наш адрес автором этих писем.

Вашу статью <���«Сага о Достоевских»> в журнале «Октябрь» я давно прочитала, надо сказать – читала с большим интересом. Досадно, что М. И. Владиславлев, наш прадед, оказался не очень умён, как я думала, ведь он был всё- таки ректором Университета. Ладно, хоть мы не унаследовали от него этот недостаток. А вот чем он привлёк внимание Марии Михайловны – мне непонятно. Со своими данными она могла бы найти более подходящую партию.

В последние годы Наталья Александровна сердечно и бескорыстно содействовала хронистам рода. Ревниво относилась к готовящемуся изданию: у неё, правдолюбки, был свой взгляд на историю семьи.

«Честно говоря, – писала она нам, – мне очень не нравятся воспоминания Евгении (дочь Ал<���ександра> Владим<���ировича> от второго брака) о себе и об отце. Не думайте, что это у меня от предвзятого отношения к этим людям. Нет!! Чтобы выявить и доказать погрешности Александра Владимировича, я присылаю Вам копии документов из маминого архива. Если сопоставить мамины данные и данные отца, явно выступают погрешности». Характер Натальи Александровны с годами смягчился: термин «погрешности», прилагаемый к их общему с Евгенией Александровной отцу, звучит весьма толерантно. «Книга “Хроника” – это очень серьёзное дело, всё должно быть честно и серьёзно, и правдиво. Воспоминания о себе Евгении не для серьезной книги, а для развлекательного журнала…» Автор письма даже хочет позвонить сводной сестре, дабы выяснить истину.

Она пришлёт для «Хроники» несколько добавлений и уточнений, в том числе копию «Автобиографии», написанной её матерью.

Впрочем, характер сказывается всегда. «Не хочу огорчать вас, – писала Наталья Александровна Н. Н. Богданову в январе 2004 г., – но буду откровенной – мне не понравилось, как вы отредактировали мои записи! Вы совершенно исковеркали мои воспоминания – получились отдельные, не связанные между собой отрывки. Вы совершенно убрали все негативные сведения о моем отце!.. Как я росла? В какой обстановке?» Она выговаривает своему корреспонденту (который после встречи с ней почтительно засвидетельствовал: «Выглядит удивительно бодрой и моложавой для своих 82 лет», «считает своим прямым долгом помогать другим людям»), в частности за то, что ему пришлись по душе детские воспоминания её сводной сестры. «Ещё бы! Она росла в актерской музыкальной среде, её окружало искусство. А нас троих воспитывала неграмотная няня [656], и жили мы в нищете!»

С Евгенией Александровной, четвёртой из сестёр Владиславлевых, музыкой действительно занимался отец: он, очевидно, и олицетворял собой окружающее искусство. Но музыка – при отсутствии слуха – не стала профессией. Как и её сводная сестра Вера, Евгения сделалась художником (через дефис можно было бы написать: оформителем, если б не её оригинальные картины, которые нравятся родным и друзьям). Она живет в Батуми, где жил и её родитель: ныне – в чужой стране. Там нечасто вспоминают о её принадлежности к знаменитой семье. Жаль, однако, что в отличие от прочих классиков Достоевский так и не побывал на Кавказе…

…Когда отец четырёх дочерей Александр Владимирович Владиславлев умирал в больнице от рака желудка, он, как говорили его соседи, плакал и звал «какого-то Мишу». На следующий день пришла телеграмма: умер младший брат-погодок Михаил – причём от той же болезни. Старшему Владиславлеву об этом, естественно, не сказали.

…Не зря всё-таки в мужчинах этой семьи усматривалось сходство с могучим репинским персонажем. Брат Михаил мог ударом кулака выбить кирпич из печи. Но при этом – разумеется! – был музыкален. Сидя за инструментом, он закатывал очи горе́. Ему вообще было свойственно стремление к позе; современники говорят: артистизм. Он любил тонко намекнуть на свои гипнотические таланты. Но даже малые дети не поддавались его таинственным пассам. С другой стороны, существует семейная байка, как однажды ему при свидетелях удалось-таки загипнотизировать недоверчивого соседа. Последний, впав в транс, тут же признался, что служил офицером у белых. По пробуждении, осмыслив ужас произошедшего, испытуемый счёл за благо бесследно исчезнуть из города. Анекдот, надо признать, весьма правдоподобен.