Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

В 1924 г. Милий Фёдорович показался одной из впервые навестивших его кузин «очень старым». К своему изумлению (и негодованию), та получила вскоре от него – родственника, с которым общалась всего полчаса, – письмо с предложением выйти замуж. В 1936 г. (за год до его смерти) юная племянница обратила внимание на его убелённую сединами красивую («как и у всех Достоевских») голову, удлинённое хорошо выбритое лицо, приятный баритональный голос: «Он показался мне очень яркой и значительной личностью. Спустя какое-то время я получила от него довольно странное письмо с комплиментами в мой адрес». С ещё одной родственницей велись вдумчивые разговоры о перспективах совместной супружеской жизни – до тех пор, пока женщина не обнаружила, что место, на которое её приглашают, давно уже занято сиделкой потенциального жениха.

Все эти «уклонения» объяснимы и извинительны, если вспомнить физическое состояние Милия Фёдоровича, отделённого от внешнего мира и прикованного к инвалидному креслу.

Между тем он некогда был женат.

О первой его супруге сведений не сохранилось. (Известно только, что от неё был ребёнок, умерший во младенчестве.) Что касается второй жены – Евгении Андреевны Щукиной, отмеченной у Волоцкого как «мещанка г. Белёва Тульской губернии», то ей в хронике рода принадлежит особое место.

Высказывалось предположение, что Волоцкой намеренно зашифровал социальное происхождение Щукиной: на самом деле она якобы была дочерью знаменитого московского купца и коллекционера, чьим попечением Россия стала обладательницей богатой коллекции новейшей западной живописи. Но сведения об этом почтенном родстве восходят, скорее всего, к самой Евгении Андреевне. Эта методология ей ещё пригодится.

Щукина была замужем за М. Ф. Достоевским почти что условный срок: всего три месяца. После чего получила развод. Волоцкой не указывает, к какому именно времени относится этот скоропалительный брак.

В 1923 г., по свидетельству В. С. Нечаевой, Милий Фёдорович был уже разведён. Учитывая лёгкость развода (немыслимую в дооктябрьские времена), а также – год рождения супруги (1897), позволительно предположить, что этот эфемерный союз приходился на самые первые советские годы.

Спустя два десятилетия, в 1942 г., Щукина неожиданно объяв ляется в оккупированном немцами Крыму, где проживает в это время «настоящая» Достоевская – Екатерина Петровна, невестка писателя, первая жена его сына Фёдора Фёдоровича. Сориентировавшись на месте и сообразив, что имя Достоевского худо-бедно почитается на родине Гёте и что это товар, она добивается вида на жительство, украшенного знаменитой фамилией. Неясно, по собственной или же по немецкой инициативе родственница классика начинает выступать по радио и в печати – разумеется, в определённом ключе. Не слишком осведомлённые в генеалогии подпольщики Крыма принимают именитую коллаборационистку за Екатерину Петровну Достоевскую и адресуют последней весьма недвусмысленные угрозы. В свою очередь Екатерина Петровна пытается уличить самозванку. «Даже мои знакомые, хорошо знающие меня и мою жизнь, – с негодованием пишет она А. Л. Бему, – сообщают мне, что моё выступление слыхали и мою благодарность Фюреру за заботу обо мне».

Вечная участь Достоевского – быть идеологом: разменным аргументом в борьбе миров. И если фашистские самолёты сбрасывают на позиции советских войск листовки с цитатами из «Дневника писателя» [642](интересно, не привлекалась ли нами в качестве контрпропаганды «Ода к радости» Шиллера?), то ещё соблазнительнее использовать в своих политических целях родственников цитируемого автора.

В 1952 г. в мюнхенском сборнике «Литературный современник» появляются «воспоминания» Щукиной – само собой, под другой, «родовой» фамилией. Там, естественно, уже нет благодарностей фюреру. Однако это сочинение тоже призвано произвести эффект.

Щукина пытается уверить эмигрантскую публику (от которой кратковременность её брака, и тем более факт развода тщательно скрываются), что её муж Милий Достоевский был арестован в марте 1923 г. как японский шпион (вспомним, что именно в те дни В. С. Нечаева вызволяет его из больницы имени Короленко для помещения в более комфортабельные условия), затем, отбыв срок, оказался в ссылке на Земле Франца-Иосифа, а после освобождения (по ходатайству Ворошилова и др.) вновь получил «десятку». Мемуаристка рисует трогательную картину встречи с дорогим мужем, которая состоялась в марте 1937 г. (он умер в феврале) «на ферме НКВД № 2» под Мариинском в Кемеровской области. Старик с седой бородой, с распухшими от непосильной работы руками сдержанно повествует готовой разрыдаться супруге о тяготах лагерной жизни. «Я видела, как он похудел, как изменился, как вздрагивал от каждого случайного стука…» Великодушно продлив жизнь мужу лет этак на пять, мемуаристка не забывает указать место его последнего успокоения – разумеется, в недрах Сибири.