Алла Краско - Три века городской усадьбы графов Шереметевых. Люди и события

30 января 1917 года в письме к Платонову он сообщал, что болен бронхитом и не выходит на улицу: «…Лишь успокоительный вид на покрытые инеем деревья сада отвлекают от ужасной злобы дня».

Граф Сергей Дмитриевич критически относился к действиям царя и его правительства, но отречение Николая II от престола он воспринял как национальную катастрофу.

2 марта 1917 года, после получения известия об отречении, он писал члену Государственного совета В.Н. Коковцеву: «Дорогой граф Владимир Николаевич! Головокружительная быстрота событий после долгого истинно признательного терпения задерганной и измученной России всеми предвиделась роковым течением преступных влияний! Исчезновение центрального лица довершает успех… Но совесть у многих чиста. Все усилия, все благородные порывы, все предупреждения оказались отринутыми. …Нами управляла „ненормальность“! …До чего же мы дойдем без поддержки лучших сил страны? То, что приходит в голову, – не хочется выговорить. Готов приветствовать все, касающееся блага и обновления страны, но возрождения „пугачевщины“ и перевес грубых вожделений приветствовать не могу».

В письме к дочери 3 марта 1917 года он писал еще более определенно: «…Я выразить не в силах переполняющие меня чувства в виду самоубийства русской государственности, ибо власть никто не вырывал, а только поднял с земли бессильно лежащую… Быстрота головокружительная и небывалая в подобных событиях вообще свидетельствует о силе накопившегося… негодования и жгучей обиды за преступное бездействие. …Теперь мы сидим, предоставленные полному произволу толпы и войска без дисциплины. Будем надеяться, что люди, поставившие своею задачею укрепление порядка (каковы бы они ни были), и если они искренни, но чтобы достигнуть его, им самим придется бороться с рабочею партиею и анархистами. И вот чем мы будем заниматься еще долгое время и в виду грозного врага! О войне теперь никто не говорит… Лично я себя от Государственного совета считаю свободным… Думаю прежде всего с мама уехать в Троицкую лавру… теперь остается церковь, пока еще не разрушенная и народом не покинутая».

В городе начались беспорядки. В том же письме он писал о том, как семья переживает эту ситуацию: «…Наши вечерние сидения в Желтой гостиной продолжаются, опасность расстрела нашего дома, кажется, миновала, то, что искали мятежники, нашли не у нас, а в соседних домах и даже в Институте. По непонятному распоряжению кого-то по чердакам, в особенности в угловых домах, были расставлены пулеметы, а при них чины полиции, стрелявшие неведомо куда и в кого. Я думаю, лишь для возбуждения панического беспокойства, на которое много склонных людей, но со вчерашнего дня воцарилась относительная тишина».

Среди потомков графа передается предание об одном инциденте, произошедшем в Фонтанном доме в те неспокойные дни. Туда явились солдаты и потребовали предъявить и сдать оружие, тогда Сергей Дмитриевич привел их в Оружейный кабинет и поинтересовался: «Вам какого века?»

Отрекся от престола и брат царя великий князь Михаил Александрович. Сергей Дмитриевич писал дочери, что он приезжал в Фонтанный дом, но нет сведений о том, что они говорили друг другу, на что уповали. Михаил верил в Учредительное собрание, которое должно решить судьбы России. Но верил ли в это граф Шереметев?

6 марта Государственный совет принес присягу Временному правительству. В письме к дочери Сергей Дмитриевич объяснял, что эта мера была вынужденная: «…Мы все примкнули к новому правительству лишь потому, что видим в нем охрану порядка. Мне больно думать, что раздоры внутри могут отвлечь от главного врага, который уже потеснил нас». Продолжалась война с Германией.

9 марта 1917 года он сообщал: «В газетах много гнусного и подлого, заставляющего присоединиться к убеждению твоего деда князя Павла Петровича Вяземского „Человечество – подлец!“ …Я не получил никакого вида, выясняющего мою личность, и воздерживаюсь выходить на улицу… В доме устроена стража из милиции для охраны от насилия».

14 марта 1917 года: «…Сидим в Желтом кабинете… в своем соку… с переходом от заносчивости к страху паническому и безрассудному».

На следующий день, 15 марта 1917 года: «…Вчера я был на заседании Археографической комиссии, где князья науки бесстрастно, хотя и вдумчиво, продолжают свои занятия».

27 марта 1917 года он сообщал дочери о планах на ближайшее время: «…Теперь уже недалеко то время, когда мы покинем этот преступный Петроград… теперь поезда ходят и нет прежней давки, а места в международном вагоне нами заняты два месяца назад».