Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

Анна Юлиановна Каннель умерла перед самым началом Большого террора, что, по-видимому, избавило ее от страданий. Расправиться с Плетневым было непросто. Вначале следовало запятнать его доброе имя, дискредитировать в глазах советской и западной общественности. Иными словами, пришить ему такое преступление, которое во все времена считалось самым позорным. Йозеф Геббельс говорил: «Ложь должна быть примитивной — тогда люди непременно в нее поверят». К этому можно добавить, что она должна быть также нелогичной и неправдоподобной, тогда вера в нее будет особенно крепкой.

И вот в газете «Правда» от 8 июня 1937 года публикуется анонимная статья под броским названием: «Профессор — насильник, садист». Некое бойкое перо подробно описало «зверское насилие», совершенное профессором Плетневым над «пациенткой Б.». Эта Б. была внештатным корреспондентом какой-то провинциальной газетенки и, как потом выяснилось, штатным агентом НКВД. В письме, опубликованном в «Правде», есть пассажи, свидетельствующие о том, что у этой дамочки явно «крыша поехала». Ну, вот, например: «Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело, искусавший мою грудь».

Это ж надо придумать такое. К пожилому профессору, всемирно известному ученому, приходит на прием пациентка, а он, подобно Джеку Николсону, превращавшемуся в волка-оборотня в знаменитом фильме, с похотливым ревом набрасывается на беззащитную жертву и кусает ее грудь. Статья в «Правде» была сигналом. Началась травля заболевшего нервным расстройством от этого кафкианского ужаса человека.

Профессор Раппопорт, в будущем «убийца в белом халате», к которому эта самая Б. явилась однажды на прием, так ее описал: «Внешность Б. отнюдь не вызывала никаких сексуальных эмоций и даже не ассоциировалась с такой возможностью. Это была женщина лет сорока, с удивительно непривлекательной и неопрятной внешностью, с космами плохо причесанных волос и пухлым смуглым лицом с толстыми губами. Один вид этой женщины вызывал желание поскорее освободиться от ее присутствия. И вдруг оказалось, что она и есть та самая гражданка Б. — „девственная жертва“ похоти профессора П., „насильника и садиста“. Узнав об этом, я сказал, что кусать ее можно было только в целях самозащиты, когда другие средства самообороны от нее были исчерпаны или недоступны».

Профессор Плетнев был арестован и предстал перед судом как насильник и садист. Он и его друзья ждали самого худшего, но приговор оказался на удивление мягким: два года тюрьмы условно. Все были поражены гуманностью советского правосудия, но хождение профессора Плетнева по мукам только начиналось. Спустя год Плетнев вновь был арестован по более страшному обвинению. Он, оказывается, вместе с профессором Левиным и доктором Казаковым был повинен в «…сознательном ускорении смерти В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева, Максима Горького и его сына».

Странным, на первый взгляд, кажется то, что даже упоминания о недавнем деле «профессора-садиста», искусавшего грудь своей пациентки, в обвинительном заключении не было. Б. выполнила свою задачу и никого больше не интересовала. В глазах обывателя ученый уже был дискредитирован и ассоциировался с образом «врага народа, способного на любые аморальные поступки, замешанные на животных инстинктах и грязной фантазии»…

Третий и последний из открытых Московских процессов по делу так называемого антисоветского правотроцкистского блока проходил со 2 но 13 марта 1938 года в самый разгар Большого террора. Главными обвиняемыми были видные в прошлом деятели партии и правительства: член Политбюро Николай Бухарин, которого Ленин назвал в своем завещании «любимцем партии», глава советского правительства Алексей Рыков, бывшие троцкисты Николай Крестинский и Христиан Раковский и другие. Всего 21 человек. Перед судом предстал также нарком внутренних дел Генрих Ягода. Он, как и остальные подсудимые, обвинялся в таких преступлениях, как измена родине, шпионаж, диверсии, вредительство, террор, подрыв военной мощи СССР и т. д.

Ягоде предъявили также обвинение в организации убийства Максима Горького и его сына. Как пособники бывшего шефа НКВД, на скамье подсудимых оказались Крючков — секретарь Горького и агент ГПУ, а также лечившие Горького врачи Левин, Плетнев и Казаков. Вначале Сталин хотел выделить первое в СССР «дело врачей» в отдельный процесс, по решил не устраивать больше таких рискованных спектаклей. Реалии жизни подтвердили его опасения.