Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

— Все-таки это чудо, что такая громада была восстановлена всего за два года, — сказал я.

— Ну, чертежи-то сохранились, — ответил Гарик. — И средства появились. После крушения империи начался сбор добровольных пожертвований по всей России. Даже в разгар перестроечного обвала люди, по крохам урывая от скудного своего бюджета, вносили свою лепту в общую копилку. Шелухой слетели десятилетия атеистического воспитания — вот что самое удивительное.

Я потом много раз проходил мимо этого Храма, но, стыдясь чего-то — вероятно, праздного своего любопытства, так ни разу и не решился в него войти.

А первый Храм погиб 5 декабря 1931 года. После двух мощных взрывов он продолжал стоять. Говорят, что тогда к взрывателю бросился сам Лазарь Каганович и повернул рычаг со словами: «Задерем подол матушке-России». Лишь после третьего взрыва все было кончено. На этом месте большевики хотели воздвигнуть новую вавилонскую башню со статуей идолища поганого на куполе. Но эти планы так и не сбылись, а идолище продолжает возлежать в своем мавзолее, потому, наверно, что ему отказывает в вечном упокоении матушка-земля.

— Гарик, — сказал я, когда мы, насмотревшись на панораму, шли к машине, — в Москве у тебя небольшая съемная квартира. К роскоши, как я уже заметил, тебя не тянет. К тому же, насколько я понимаю, твой подлинный дом — не здесь. Так зачем тебе такие дорогие игрушки, как «Мерседес» и «Роллекс»? Это что, атрибуты финансового благополучия?

— Эти вещи — визитная карточка удачливого бизнесмена, — усмехнулся Гарик. — Есть ведь клубы, куда не пускают без галстука. Вот «Мерседес» с «Роллексом» и можно считать таким галстуком. А вообще-то это ключик, открывающий нужные двери.

В Москве я в последний раз был семь лет назад, и с тех пор она разительно изменилась. Тогда это был неряшливый, неопрятный город, вызывавший, наряду с восхищением, чувство легкой брезгливости. Сегодня Москва — чистая, ухоженная, напоминает щеголя, тщательно следящего за своей внешностью. Бедность, леденившая сердце, не исчезла, но отступила куда-то, затаилась и больше не бросается в глаза. Москва научилась не выставлять на показ свои язвы.

Даже нищие стали другими. Куда-то пропали стыдившиеся своей бедности люди, протягивавшие руку, не поднимая глаз. Их сменили профессиональные нищие, не видящие в своем занятии ничего зазорного. В конце концов, нищенство — тот же бизнес, ибо подаяние это покупка у бедных частицы их будущего рая. Сказано ведь, что скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем богатый в царствие небесное. Поэтому богачи, не без тревоги сопоставляющие с игольным ушком телесные свои размеры, склонны заниматься благотворительностью. Милостыня отверзает врата рая — этот постулат занимает достойное место в любой религии.

В одном из глубинных переходов московской подземки, где особенно ощутима затхлость устоявшегося воздуха, я как-то увидел девочку лет восьми с ангельским личиком, просящую милостыню. Стоящая сбоку банка уже была до краев наполнена рублями и монетами. Вдруг откуда-то возникла дородная баба с кирпичного цвета лицом, обдала меня холодом пустого взгляда, пересыпала содержимое банки в свою сумку и исчезла. Я успел заметить, как сверкнули перстни на ее жирных пальцах. Девочка даже не вскинула опущенных ресниц. Потом мне рассказали, что взрослые часто заставляют детей нищенствовать, ибо им подают больше.

Арик почти не сопровождал меня в моих московских прогулках. Я бродил по городу, дорожа своим одиночеством, наслаждаясь тем, что мне решительно некуда спешить. Я ничего не ждал и поэтому не боялся разочарования. Человеческие тени мелькали вокруг меня, не вызывая никаких чувств.

Новая Москва меня не интересовала. Меня тянуло в самую аристократическую часть города, на старый Арбат — последний оплот истинно московской интеллигенции.

Сегодня от «московского Сен-Жермена» мало что осталось. Его живое тело разрезано проспектом, почему-то названным «Новый Арбат», хотя со старым он не имеет ничего общего. Эту шоссейную магистраль с многоэтажными серыми коробками прокладывали, сметая с лица земли старинные церкви, особняки и тихие арбатские переулки. Причиненный Арбату ущерб навсегда оставил рубцы на его теле.

И все-таки Арбат пережил владычество коммунистов, и будет жить, пока живет Москва.

На Арбате много уличных художников и антикварных лавок, куда часто заглядывают нумизматы и коллекционеры старинных книг. И нигде я не видел столько красивых женщин. Они спешили куда-то, гуляли, заходили в кафе и в магазины, исчезали так же внезапно, как появлялись, оставляя после себя на какое-то мгновение ощущение зыбкой пустоты.