Владимир Фромер - Солнце в крови. Том второй

— Может, вернемся? — спросил Меир. Шошана закусила губу и отрицательно покачала головой.

Они шли до тех пор, пока не наткнулись на сирийский патруль.

Их доставили в Кунейтру. Меира допрашивали и били. Задавали вопросы, на которые он не мог ответить, даже если бы хотел.

— Сколько тебе лет? — спросил похожий на феллаха сирийский капитан — из тех, которые никогда не становятся майорами.

— Семнадцать.

— А ей?

— Пятнадцать.

— Так вот, если ты не будешь отвечать на вопросы, я отдам ее взводу своих солдат.

Меир рванулся из-за стола:

— Тогда прежде убей меня. Потому что живой я тебя из-под земли достану.

Офицер долго молчал, глядя на пленника тяжелым взглядом. Потом произнес устало:

— А ты не трус. Впрочем, с вами разберутся в Дамаске.

И, уже поднимая телефонную трубку, сказал так тихо, что Меир едва расслышал: «У меня тоже есть сестра…»

Продержав месяц в дамасской тюрьме, их обменяли на трех лихих сирийских офицеров, влетевших на джипе в расположение израильских войск. Но с тех пор Меир открыл «сирийский счет», а счета свои он закрывал рано или поздно.

В шестидесятые годы в Израиле пользовалась особой популярностью песня «Красная скала». «Там за пустыней, за горой, есть место, как о том гласит молва, откуда не пришел еще живой, зовут то место Красная скала…»

Песню эту запретили, чтобы не будоражила воображение. Она не звучала по радио. Не исполнялась на концертах. Бродягой шлялась по дорогам, появлялась на школьных вечеринках, надолго задерживалась в военных лагерях.

Красная скала — это Петра, легендарная столица Набатейского царства, просуществовавшего до начала 2-го века, когда наместник Сирии Корнелий Пальма по указу императора Траяна превратил «относящуюся к Петре Аравию» в римскую провинцию. Давно исчезли набатеи, номады семитского происхождения, не изменившие арамейской культуре и потому уничтоженные воинственными приверженцами пророка Мухаммада. Но остался высеченный в скалах удивительный город, избежавший тлетворного влияния времени, сохранивший дикое, первозданное очарование.

Сегодня Петра — почти единственная достопримечательность Иордании, потерявшей святые места мусульманства и христианства в Шестидневную войну.

Меиру было пятнадцать лет, когда кто-то из друзей подбил его на экскурсию в район знаменитых медных рудников Тимны. Броская красота Соломоновых столбов произвела впечатление, и Меир не мог оторвать от них глаз. Как вдруг он услышал голос экскурсовода: «То, что вы видите — ничто по сравнению с Петрой».

Позднее Меир записал в своем дневнике: «Что-то дрогнуло во мне, когда я впервые услышал дразнящее, пленительное слово „Петра“. Но потом, постепенно, штрих к штриху, образ к образу, стала вырисовываться легенда, настолько призрачная и далекая, что навсегда должна была остаться дивной сказкой — и не более.

Прошло несколько лет. Изменились реалии. Невозможное стало возможным. Тогда и дала о себе знать, как старая рана, давняя мечта. Она ожила во мне, и я не знал покоя до тех пор, пока не решил: пойду, и будь что будет. И мне сразу стало легче».

В Петру его сопровождала давняя приятельница Рахель Сабураи. Боготворившая Меира, она была готова идти за ним хоть на край света. Впрочем, как и многие другие.

Четыре ночи и три дня длился их отчаянный поход. И они добрались до цели. И шесть часов провели среди варварского великолепия древних дворцов, высеченных в скалах цвета крови, покрытых узорными надписями на мертвом языке.

И вернулись, чудом обойдя посты легионеров, избежав встречи с ненавидящими Израиль бедуинскими кочевниками.

Так Меир Хар-Цион положил начало рыцарской традиции, просуществовавшей в израильской армии многие годы.

Когда Данте проходил по улицам Вероны, то жители города долго провожали его глазами. Им казалось, что они видят на его лице отблеск адскою пламени. Приблизительно с таким же чувством смотрели бойцы на Хар-Циона.

Он побывал в Петре и вернулся живым…

И вот начались походы в Петру — сначала бойцов 101-го отряда, а затем — парашютистов. Это было похоже на повальное безумие, на попытку сумасшедшего художника расписать красками неистово пылающий закат.

Скала-молох требовала все новых и новых жертв. Бойцы — лучшие из лучших — погибали на пути в Петру или при возвращении. Легионеры, знавшие о странном ритуале израильских парашютистов, устраивали засады. Лишь немногим удавалось побывать там и вернуться. Но зато они сразу как бы вступали в замкнутый, почти кастовый «рыцарский орден». На них смотрели как на титанов, для которых не существует невозможного. Они стали легендой армии, создававшей героический эпос, охвативший все годы существования Израиля.