Владимир Фромер - Солнце в крови. Том второй

Вот еще одна любопытная выдержка из его показаний:

«В 1981 году зять позвонил мне в Париж и сказал: „Приезжай немедленно. Поможешь мне готовить предвыборную кампанию“. Ему опять хотелось в Кнессет. Я приехал. После первых приветствий Флатто сказал: „Поговори с Тибором. Я с ним в конфликте. Этот хорек угрожает открыть пасть и испортить мне весь праздник…“

Я отправился к Хаджадо, с которым был в приятельских отношениях. Выслушав меня, Тибор сказал: „Передай Флатто, что плевать я на него хотел. Если он не закончит со мной дела по-человечески, то я сделаю ему то, что он устраивал другим“.

Когда я рассказал Шмуэлю о нашем разговоре, он пришел в такое бешенство, что даже губы у него побелели.

При мне он позвонил в Испанию своему деловому партнеру Джеку Энгельгардту и сказал: „Джек, надо заставить замолчать старого хорька Хаджадо. Желательно навсегда. Что ты думаешь об автомобильной катастрофе?“» Когда Асулин давал эти показания, в зале суда раздавались недоверчивые смешки. Жак повысил голос: «Ваш смех неуместен, — почти закричал он. — Я присутствовал при этой беседе. В тот же день я предупредил Хаджадо.

— Спасибо, старина, — сказал Тибор. — Я приму меры.

Поэтому и только поэтому Флатто-Шарон не убил Тибора Хаджадо…»

— Почему вы так стремились пробиться в большую политику? — спросил Флатто-Шарона корреспондент газеты «Хадашот».

— Я умею красиво жить и хотел научить этому других, — невозмутимо ответил наш герой.

Красиво жить, как известно, не запретишь…

Меир Хар-Цион

Меир Хар-Цион.

По определению Даяна, «лучший солдат Израиля со времен Бар-Кохбы», ставший предметом почитания, как знамя, изрешеченное пулями, почерневшее от порохового дыма.

К нему не подойдешь со стандартными мерками. У него все — не как у других. И детство было особенное, и воевал он вопреки установленным канонам, и дни его, складывающиеся в годы, проходят в ином измерении — вдали от человеческого муравейника и всего, что он когда-то любил.

Вот уже много лет почти во всех армиях мира проводятся психотесты и ведутся исследования с целью помочь «человеку в форме» решить его проблемы во всех экстремальных ситуациях — на суше и в воздухе, на земле и под водой.

Но, странное дело, никто не пытается получить исчерпывающий ответ на вопрос: кем были японские камикадзе, русские солдаты, бросавшиеся под танки со связкой гранат, американские парашютисты, сражавшиеся в джунглях Дальнего Востока? Почему армейские врачеватели тел и душ не пытались высветлить природу героизма, понять, что думают и чувствуют эти люди?

Уж не потому ли, что страшились узнать правду?

Меир Хар-Цион тоже не любил задумываться над этим вопросом, хотя подсознательно искал на него ответ всю жизнь. «Мне кажется, — сказал он однажды, — героизм — это когда боишься чего-то до жути и все же идешь этому чему-то навстречу».

Может, поэтому героизм Меира со временем перестал быть средством и превратился в самоцель. Для людей такого склада в этом и есть вкус к жизни: смертельно чего-то бояться и преодолевать страх. И повторять этот процесс вновь и вновь.

Лишь победа над собой дает ни с чем не сравнимое удовлетворение. Герои — это те, кто не могут обходиться без риска, как наркоманы без наркотика.

Меир: «Оставьте меня в покое. Я умер тридцать пять лет назад. Пора покончить с этими бабушкиными сказками. Просто в мое время страна нуждалась в героях, и я чисто случайно занял свободную вакансию. Вот и все».

А началось с того, что в один из знойных дней 1952 года Моше Даян, увидев парящего орла, решил поохотиться. Генерал вскинул винтовку и прицелился. Чья-то рука легла на ствол и отвела его в сторону. Даян гневно повернул голову и встретил взгляд холодных голубых глаз.

— Не стреляй, — сказал молодой солдат. — Не так уж много орлов в нашей стране.

— Фамилия? — резко бросил генерал.

— Меир Хар-Цион.

— Ты прав, Меир.

О солдате, осадившем самого Даяна, сразу заговорили в армии.

1952 год. Время глухое и зябкое. Израилю всего около четырех лет. Распущены подпольные организации и полупартизанские воинские формирования, вырвавшие победу на фронтах Войны за Независимость. Победители, принадлежавшие к уже стареющему поколению сорокалетних, — фермеры и киббуцники, интеллектуалы и служащие, — разошлись кто куда и занялись устройством отвоеванного национального очага. Их сменила регулярная армия. Но что они могли, эти надевшие форму восемнадцатилетние мальчишки?