Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу - идеи войны и мира в России начала XIX века

Причина, конечно, была не в этом. Изменились планы самого царя. В день своего отъезда из Петербурга в армию, он назначил государственным секретарем А.С. Шишкова, поручив ему составлять манифесты, рассчитанные на русский народ. Местр был нужен лишь на тот случай, если войну начнет Россия. В таком случае проект восстановления Польши стал бы частью более широкой пропагандистской кампании, рассчитанной на Западную Европу. Война же на русской территории требовала иных пропагандистских моделей. Для их создания, с точки зрения царя, лучше подходил Шишков, как автор нашумевшего в предвоенный период «Рассуждения о любви к Отечеству».

Таким образом, Местр из активной политической фигуры 1812 г., какой он уже видел себя, превратился в стороннего наблюдателя. Оценки, даваемые им событиям и действующим лицам 1812 и последующих годов, представляют несомненный интерес и нуждаются в специальном изучении.

Заявленная проблема, исходя из имеющегося корпуса источников, может рассматриваться лишь в одном направлении, а именно, как личность и деятельность Павла Васильевича Чичагова отразилась в текстах Жозефа де Местра. Для постановки вопроса о влиянии сардинского посланника на русского адмирала не имеется достаточных оснований. Скорее можно говорить о полном или почти полном несовпадении их взглядов, что в свое время вполне справедливо было отмечено А.Н. Шебуниным: «Спорили о материи и духе, о провидении, о системе Коперника и т. д. и оказывались на диаметрально противоположных позициях. Несмотря на это, Местр любил Чичагова и во время их разлуки, когда Чичагов был в Париже, мечтал о том, как будет еще дремать в его креслах, а в промежутках спорить с ним» [Шебунин, 1937, с. 591; Maistre, 1884–1886, t. 11, p. 393–394, 395–396, 450, 464].

В истории взаимоотношений Местра и Чичагова довольно важную роль играет депеша Местра от 2/14 июня 1813 г. Ее копия и сопровождающее письмо с резкими оценками отложились в архиве князей Воронцовых и были опубликованы без каких‑бы то ни было комментариев в 15‑м томе издания этого архива. В первом номере «Русского архива» за 1912 г. появился русский перевод этих документов также без пояснений [Местр, 1912, с. 46–61]. В этой публикации опущена и надпись, предваряющая письмо «Au chancelier» [Письмо неизвестного лица… 1912, с. 62–63], указывающая на то, что копия депеши отправлена канцлеру Н.П. Румянцеву. Письмо содержит резкие выпады против Местра, который, по словам автора, стремится «подорвать славу Русского народа и князя Кутузова» и одновременно льстит Александру I, проводя, таким образом, «разделительную черту между Государем, справедливо уважаемым и ценимым, и его народом, только что явно доказавшим ему свою привязанность, как правителю мудрому и кроткому» [Письмо неизвестного лица… 1812, с. 62].

Особое внимание автор письма обращает на Чичагова: «Главный предмет этого донесения состоит в том, чтоб оправдать адмирала Чичагова в приписываемых ему в Англии ошибках, в его действиях, при Березине. Но мне претит допустить, чтобы это делалось с ведома адмирала Чичагова. Зная возвышенные чувства адмирала, нельзя его заподозрить в допущении, – хотя бы с тайного его на то согласия, – позорить его родину, чтобы вернуть себе мнение чужой нации» [Там же, с. 63]. На первый взгляд, автор питает самые добрые чувства к Чичагову, но следующая фраза: «Считаю однако нужным сделать известным вашему сиятельству, что это донесение, написанное без шифры, было поручено Английскому курьеру и, следовательно, известно Английскому министерству» [Там же], – настойчиво акцентирует тот странный факт, что Местр отправил свою депешу из Петербурга сардинскому королю, во-первых, незашифрованной; а во-вторых, почему-то с английским курьером, да еще через Англию, где общественное мнение, как известно, было неблагоприятно к Чичагову. Родственники покойной жены Чичагова проживали в Англии, и сам он рассматривал эту страну как возможное место для своей эмиграции. Таким образом, отрицание заинтересованности Чичагова, слишком настойчиво проводимое в письме, подспудно должно было навести адресата именно на эту мысль. Вполне возможно, что автору письма было известно отрицательное отношение Румянцева к Чичагову [34], и тогда он явно предоставлял канцлеру возможность использовать донесение сардинского посланника против опального адмирала.

Напомним, что депеша Местра была написана в тяжелый для Чичагова период, когда на него со всех сторон сыпались обвинения в том, что по его вине Наполеон ушел из пределов России. Адмиралу тем самым вменялось в вину, что война не завершилась на берегах Березины и продолжается еще в Европе. Ф.Ф. Вигель, собиравший и усиливавший враждебные Чичагову слухи, характеризовал его как «гордого и злого ненавистника своего отечества». «Нельзя изобразить, – писал он, – общего на него негодования: все состояния подозревали его в измене, снисходительнейшие кляли его неискусство, и Крылов написал басню о пирожнике, который берется шить сапоги, т. е. о моряке, начальствующем над сухопутным войском» [Вигель, 2003, кн. 2, с. 683]. Количество подобных мнений, зафиксированных разными мемуаристами, легко умножить, но дело не только в них. К своим отечественным гонителям Чичагов всегда относился с нескрываемым презрением. Более важным для него была европейская репутация. Слыть в Европе «ангелом-хранителем Наполеона», как его аттестовал Ланжерон, командующий одним из корпусов Чичагова, для Чичагова было крайне нежелательным по вполне понятной причине. Он собирался натурализоваться в Европе, возможно в Англии, для которой Наполеон был врагом номер один. Поэтому то, что копия депеши Местра отложилась в Англии, в бумагах С.Р. Воронцова, не случайно, и возможно было прямым следствием того, что Местр отправил свою апологию Чичагова открытым текстом через Англию.