Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу - идеи войны и мира в России начала XIX века

До 1805 г. Россия практически не занималась военными приготовлениями, несмотря на то что с 1804 г. во внешней политике царя все более отчетливо проявлялись военные намерения. Член Негласного комитета П.А. Строганов отмечал: «Что касается военных дел, то они незначительны и ограничиваются повышениями и слушанием докладов военного совета» [Шильдер, 1987, т. 2, с. 331]. Жозеф де Местр летом 1803 г., сокрушаясь, что Россия не проводит активной внешней политики, писал: «У русского императора только две мысли: мир и бережливость» [Maistre, 1858, s. 97]. Для большинства современников первые годы александровского царствования прочно ассоциировались с миром. «Россия пользовалась миром и благоденствием под кротким скипетром государя Александра I до 1805 г.», – вспоминал Л.Н. Энгельгардт [Энгельгардт, 1997, с. 168].

Между тем нота Н.Н. Новосильцеву уже довольно ясно обозначила переход от принципа невмешательства во внутренние дела других государств, провозглашенного русским царем в 1801 г., к общеевропейским освободительным идеям. 1 сентября 1805 г. был объявлен рекрутский набор, который фактически стал объявлением войны Франции. В обращении к Сенату по этому поводу говорилось: «Среди происшествий, покой Европы сильно возмутивших, не могли мы взирать равнодушно на опасности, ей угрожающие. Безопасность империи нашей, достоинство ее, святость союзов и желание, единственную и непременную цель нашу составляющее, водворить в Европе на прочных основаниях мир, решили нас двинуть ныне часть войск наших за границу и сделать к достижению намерения сего новые усилия» [Шильдер, 1897–1898, т. 2, с. 125].

Вступление России в войну в 1805 г. не было подготовлено ни материально, ни идеологически. В глазах самого Александра это выглядело как защита принципов свободы и реализация просветительской идеи вечного мира. Но общество, прожившее в мире первые четыре года его правления, к войне явно готово не было. Поэтому тем неожиданнее стало поражение русских войск под Аустерлицем. Это произошло 20 ноября 1805 г., а 8 декабря «Санктпетербургские ведомости» писали нечто невразумительное:

Истощенные силы Венского Двора, нещастия постигшия оный, также недостаток в продовольствии, не взирая на сильное и храброе подкрепление Российских войск, заставили Римского императора на сих днях заключить с Франциею конвенцию, за которою вскоре должен последовать и мир. ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО пришед на помощь своего союзника, не имел иной цели, как собственную оного защиту и отвращение опасности, угрожающей Державе Его, видя в настоящих обстоятельствах присутствие войск своих в Австрийских пределах более уже ненужным, Высочайше указать им изволил, оставив оные, возвратиться в Россию. В непродолжительном времени публикованы будут реляции военных действий, до самого пресечения оных [Голич, 1805].

Но еще до их публикации журнал «Вестник Европы» в январе 1806 г. сообщал своим читателям: «Нетерпеливо ожидаем подробного описания о славной битве при Аустерлице между Российско-Австрийскими и Французскими войсками. На первый случай для нас довольно и того, что победа осталась на стороне русских. Опровергать же газетные статьи, сочиняемые во Франции – почитаем за излишнее. Каждому известно, что французы сражаются хорошо, но сочиняют еще лучше» [Каченовский, 1806, с. 77–80].

Впрочем, русские тоже умели сочинять. Александр I дал распоряжение М.И. Кутузову «прислать две реляции: одну, в коей по чистой совести и совершенной справедливости были бы изложены действия… а другую – для публикования» [Богданович, 1869, с. 105]. Реляция «для публикования» появилась в газетах 16 февраля 1806 г. Из нее довольно трудно было понять, кто вышел победителем из сражения. Читателю внушалась мысль если не о победе русских, то во всяком случае о ничейном исходе сражения с некоторыми преимуществами, оставшимися на стороне российских войск: «Почти до самой полночи стояли они в виду неприятеля, который не дерзал уже более возобновлять своих нападений». При этом потери русских назывались в полтора раза меньше, чем французов: «По самым вернейшим изчислениям весь урон наш, как в убитых, так и в плен попавших, не доходит до двенадцати тысяч, напротив того по всем имеющимся сведениям урон неприятеля в убитых и раненных простирается до восемнадцати тысяч» [Кутузов, 1806, с. 138] [17] Эти данные очень далеки от приводимых позднейшими историками, которые, впрочем, также разнятся. А.И. Михайловский-Данилевский приводит потери союзников – 27 тыс., французов – 12 тыс. Анализ этих и других данных см.: [Троицкий, 2002, с. 113–114]. .