Кстати, притязания Маргариты были не столь уж чрезмерны. В самом деле, последняя королева Наварры находилась в родстве с самыми блистательными и прославленными персонами, каких только знала французская монархия, и с определенным основанием могла гордиться тем, что была наследницей или родственницей стольких королей. Судите сами. Она была внучкой Франциска I (1515–1547), которого не знала, но на которого была похожа — однажды она засмеется, увидев, каким длинным стал ее нос после болезни, из-за которой у нее впали щеки, — и от которого несомненно унаследовала любовь к искусствам и стремление к строительству. Она была дочерью Генриха II (1547–1559), «короля-рыцаря», которого вспоминала с ностальгией: он скончался, когда ей едва исполнилось шесть лет, но его слава, связанная со временем, когда Франция зажгла на европейской сцене все свои огни, сопровождала ее всю жизнь, и именно его, очень представительного мужчину, она больше всех напоминала физически. Она была сестрой трех королей: Франциска II (1559–1560), который процарствовал всего год и был несомненно самым безликим в этой портретной галерее (королева ни разу его не упоминает); Карла IX (1560–1574), «доброго брата», о смерти которого она горько сожалела, потому что последняя означала для нее наступление тревожных времен; наконец, Генриха III, последнего короля из дома Валуа, брата утонченного, блестящего, очаровательного, привлекательного, с которым она была так близка во времена их юности и который постепенно стал ее заклятым врагом. Что касается Франсуа, ее младшего брата, то он никогда не был королем, но королева несомненно причисляла его к знаменитым, потому что он едва не надел корону Англии и корону Нидерландов. И еще она «принадлежала» последнему королю Наварры, своему супругу, в период ее поездки во Фландрию, и позже — королю Франции в момент, когда она писала эти строки, помазанному под именем Генриха IV и окруженному ореолом славы, которую он приобрел как в годы гражданской войны, так и в годы мира, который он принес французам, став католиком.
Окруженная королями, Маргарита бесспорно находилась и посреди необыкновенного цветника обоснованно прославленных королев, несомненно прекраснейшего из собраний могущественных женщин в нашей истории. Она была сестрой королевы Испании и герцогини Лотарингии. Она была золовкой трех королев Франции: неустрашимой Марии Стюарт, супруги Франциска И, ставшей после его смерти королевой Шотландии, честолюбивой и ученой женщины, наделенной теми же дарованиями, что и Маргарита, и тоже испытавшей превратности судьбы; нежной Елизаветы Австрийской, жены Карла IX, которая будет отправлять ей средства, позволившие выжить в первые, столь трудные годы пребывания в Оверни; и благочестивой Луизы Лотарингской, супруги Генриха III. Она была дочерью королевы Франции Екатерины Медичи, которая взяла в свои руки судьбу королевства с раннего детства Маргариты и отправляла здесь власть или делила ее с сыновьями почти тридцать лет. Она была невесткой Жанны д'Альбре, влиятельной королевы Наварры, которая ввела в своих землях протестантский культ и основала гугенотскую партию вместе с адмиралом Колиньи и принцем де Конде. Она была внучатой племянницей писательницы Маргариты Наваррской, «светоча» дома Валуа, которой была столь многим обязана и которую напоминала гораздо больше, чем думают сегодня. Она была правнучкой регентши Франции Луизы Савойской и дальней родственницей Анны Французской, дочери Людовика XI, тоже регентши и первой в том долгом ряду выдающихся женщин, где Маргарита была одновременно наследницей и продолжательницей.
Когда в Динане королева Наварры не устрашилась толпы, а потом собрания нотаблей, она была сильна и даже неуязвима благодаря всем этим родичам, которые творили и продолжали творить историю Европы. Но богатство смыслов этого эпизода этим не ограничивается, и нам следует их прояснить, прежде чем приступать к ее биографии, чтобы понять, в каком состоянии духа она переживала важнейшие эпизоды своей жизни и собственноручно писала тексты, которые будут служить нам отправными точками в течение всего исследования. Маргарита говорит здесь о «монархах вместе взятых, включая меня саму», а не о монархинях. Если этот факт рассматривать сам по себе, его можно было бы объяснить грамматикой французского языка (якобы она сказала «монархи», имея в виду «монархи и монархини», а у слова potentat нет аналога женского рода) или объективным соотношением сил между разными полами (якобы она упомянула только королей, потому что королевы менее значимы). Но этот эпизод — только один среди десятков других, где бросается в глаза, что она странным образом забывает о женском начале, говоря о своей крови, своей истории, своем глубинном «я». Она назовет себя «братом» Генриха и его альтер эго, назовет себя «государем», сравнит себя с Брутом, Юпитером, Фемистоклом, Кастором, Крезом, с моряками, купцами, святыми… в своих текстах она лишь очень редко будет упоминать женщин своего дома, за примечательным исключением матери, о которой немало говорит в «Мемуарах», но которая в «воображаемом» Маргариты занимала место короля в той же мере, что и место королевы. В то время, когда последняя дочь Екатерины записывала свои воспоминания, в середине 1590-х гг., она не всегда сознавала, что она женщина.
Читать дальше