Элиан Вьенно - Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

И потом, надо ясно сказать: в центре этой авантюры прежде всего находится сама Маргарита — индивидуальность, сложная, удивительная личность, порой сбивающая с толку, но прежде всего — талантливый писатель, мемуаристка, адвокат, мастер эпистолярного жанра, поэтесса… в самом деле, чем была бы первая без второй? Лубочной картинкой, персонажем, спящим в исторических книгах, который бы слегка тревожил время от времени какой-нибудь ученый. Несомненно, если Маргарита осталась настолько знаменитой, то прежде всего потому, что писала, потому, что позволяла слышать в течение веков страстный и насмешливый голос своих «Мемуаров», надменный голос своих защитительных речей, то жизнерадостный, то льстивый, то настойчивый голос своих писем, нежный и жалобный голос своих стихов — словом, тот неподражаемый голос, который делает ее одним из самых привлекательных авторов эпохи Старого порядка.

Этот голос мы много раз услышим в первой части книги, всецело посвященной жизни Маргариты: прежде всего потому, что королева часто является главным свидетелем событий своей жизни; далее, потому что, если ее «Мемуары» хорошо известны, остальное из написанного ею известно гораздо хуже, а то и совсем неизвестно, притом что оно бросает необходимый свет на эту многогранную личность; наконец, потому, что эти цитаты позволят, по меньшей мере я надеюсь на это, составить представление о ее стиле — можно было бы сказать: о ее стилях — и уловить глубинное единство ее творчества. Разумеется, обращаться я буду не только к ней: слова королевы будут так часто, как только возможно, сопоставляться со словами ее современников и подвергаться критике, извлеченной из позднейших исследований. В большинстве случаев эти сравнения будут выявлять достоверность речей королевы и причины ее умолчаний — или лжи. Не подменяя историю, данное исследование постарается очень внимательно воссоздать политическую, социальную, идеологическую, моральную атмосферу, в которой жила Маргарита и без учета которой невозможно понять, в какой мере она соответствовала «стандартам» своего класса, своего пола, своей среды, своего времени и в какой была глубоко своеобразна.

Во второй части данного труда этот голос умолкнет, уступая место бесчисленным сочинениям тех, кто знал ее не всегда близко, но тем не менее говорил о ней, — пасквилянтов, газетных писак, близких и далеких очевидцев, историографов, которым надлежащим образом платили за создание официальной истории, философов, занятых поиском истины, талантливых или бездарных фантазеров, биографов, побуждаемых лучшими или худшими намерениями, друзей или неведомых врагов, случайно встреченных… Опять-таки эти цитаты будут многочисленны, чтобы их услышали — и их тоже, и прежде всего потому, что краткое изложение этих идей, похвал или проклятий не имело бы эффекта: во-первых, мне бы не поверили; во-вторых, из фразы, взятой в одном месте, и слова, заимствованного в другом, не возникла бы та невероятная ткань, какая образовала легенду о королеве.

Чтобы заметить, как каждый период времени заново придумывал «свою» Маргариту, конечно, эти цитаты надо было расположить в хронологическом порядке. Использовалась та периодизация, к какой традиционно прибегают историки, — это удобные рамки, которые, кстати, превосходно соответствуют основным этапам эволюции мифа. Внутри этих больших периодов сделана разбивка на меньшие отрезки времени, поскольку этот процесс едва ли не лучше всего воспринимается при делении на поколения , когда ценности и страсти одного возраста становятся непонятными следующему. С другой стороны, я произвела и распределение по жанрам, чтобы позволить понять собственную логику каждой сферы знания, однако, не упуская из виду, что ни одна из них не «герметична» — ни по отношению к другим дисциплинам, ни по отношению к обществу в целом…

Разоблачая идеологические трактовки большинства комментаторов, которые высказывались о Маргарите де Валуа до меня, я, разумеется, сознаю, что тоже произвела идеологическую трактовку персонажа и что в своей работе исходила из запросов, гипотез или позиций, свойственных моему времени, моей социальной группе и моему полу. Во всяком случае, я испытываю чувство, что, призывая к переоценке образа Маргариты и привлекая внимание более к ее политическим и литературным дарованиям, чем к тайнам ее юбок, иду наперекор уничижительной традиции и участвую в более сложном — а также более интересном — воссоздании нашего прошлого. Эта переоценка сегодня необходима, чтобы ее творчество заново открыли, стали изучать и опять включили — на место, которое оно никогда не должно было бы утрачивать, — в состав культурного наследия нашей страны, которому оно оказывает немалую честь.