Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

2) но по многим пунктам и затормозило поступательное, европейски ориентированное движение практически во всех странах бывшего СССР. Более того, в некоторых из них произошел откат к феодальным, средневековым порядкам.

Можно предположить, судя по проведенному выше анализу, что это хорошо коррелирует с наличием (или отсутствием) опыта жизни внутри или вне позднесоветской номенклатуры большинства лидеров прошедшего 30-летия.

Однако демография – неумолимая вещь. За 30 лет первая посткоммунистическая правящая элита постарела ровно на этот срок. Но в значительном количестве случаев, несмотря на смену лиц, она остается у власти, действуя на основе своих эклектических представлений, построенных на смеси позднесоветских и своеобразно понимаемых демократических установок. А это входит в острое противоречие с новыми вызовами уже не прошлого, а нынешнего, XXI, века. Может ли выход из положения состоять в осовременивании нынешней престарелой элиты? Даже если теоретически это возможно, то на практике едва ли осуществимо – хотя бы по медицинским соображениям: пожилые люди чаще болеют, в том числе хроническими недугами, которые зачастую окончательно не излечиваются; да и смертность среди людей поколения 60+ все-таки выше, чем среди тех, кому 40–45.

Поэтому сейчас нас со всей неизбежностью ожидает не только смена поколений в чисто демографическом смысле, но и, очевидно, приход к власти людей с иным жизненным опытом, не замутненным коммунистическим/советским прошлым .

Чем же отличаются в своем общественном и политическом поведении те поколения, которые неизбежно приходят (или уже пришли) к власти в постсоветских странах?

Прежде всего надо отметить: из‐за того что позднесоветское поколение во многих случаях засиделось на своих правящих позициях, естественный процесс смены поколений нарушился. В теории, если мы думаем о максимально безболезненном, без потрясений транзите, молодежь должна включаться в правящую элиту постепенно, поднимаясь все выше и выше по занимаемым позициям, чтобы в конечном счете эволюционным путем взять власть в свои руки. Но на постсоветском пространстве это скорее исключение (тут уместно привести в пример прибалтийские республики). Намного чаще смена поколений – это процесс революционный: приход к власти Саакашвили в Грузии, Пашиняна в Армении и, наконец, Зеленского в Украине. Судя по всему, такой характер перехода весьма вероятен в России, Казахстане, Беларуси, Азербайджане.

К чему этот прорыв во власть ведет на практике, ярче всего видно на примере Украины.

Сам Владимир Зеленский, подавляющее большинство членов правительства и «монобольшинства», «слуги народа» в Верховной Раде – все это люди, не имеющие никакого опыта государственной службы. Что, конечно, не вина их, а беда: предыдущий олигархически ориентированный режим фактически перекрыл социальные лифты движения во власть. Туда попадали не по меритократическому принципу (что во многих случаях давало бы шанс более молодым поколениям), а по принципам родства, кумовства, землячества. Вот мы и видим метания в выполнении на практике амбициозных и вполне назревших предвыборных обещаний, что неизбежно рождает ошибки, которые были бы необязательны, и кадровую чехарду уже внутри прорвавшейся к власти молодой когорты. Закончится ли это контрреволюцией, попыткой реставрации прежних порядков и возвращением к власти людей с предыдущими представлениями о мире? Едва ли. Но к очередным внутрисистемным встряскам уже внутри нынешнего правящего поколения привести вполне может.

Еще один любопытный пример – Армения. Никол Пашинян прорвался к власти на лозунгах настоящей, а не притворной борьбы с коррупцией и вообще создания нового государства – прозрачного и подконтрольного обществу. Как и в Украине, он добился появления лояльного ему большинства в парламенте. С того момента прошло уже два года, кое-что сделано, но коренного перелома не произошло. Более того, сам Пашинян начал проявлять признаки типичного поведения лидера, для которого удержание власти становится самоцелью.

Примеры Украины и Армении поучительны для России и некоторых других стран постсоветского пространства еще и потому, что прорвавшиеся там к власти молодые элиты выбрали в качестве главного поля и критики, и деятельности государство как институт. Это, как мне представляется, правильная цель, потому что государство позднесоветскими элитами было фактически приватизировано и превращено в корпорацию по выкачиванию ренты как из экспортных природных ресурсов (если они есть), так и из собственного населения. С этим населению все сложнее смириться – хотя бы из‐за крайне низкого, недостойного уровня жизни большинства. В постсоветских обществах, особенно на территории бывшего СССР, накоплен колоссальный опыт недовольства государством как институтом. Это дает возможность внезапно появляющимся лидерам, которые обещают сложившиеся порядки в корне изменить, получить шанс на победу, что и произошло в Украине, Армении и Грузии. Но только в Грузии, судя по всему, революционному лидеру Михаилу Саакашвили удалось добиться настолько быстрого и эффективного изменения институциональных порядков, что даже его уход практически не привел к реставрации прежних порядков. Можно даже робко предположить, что произведенная им институциональная революция необратима и не зависит ни от какой смены лиц во власти. В Украине и Армении такой необратимости пока нет.