Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

— Извините, Акулина Михайловна, — сказал Степура, прервав её, встал и стал стучать в окно, увидав завхоза. Когда тот вошёл, Степура сказал:

— Вот тебе, Фёдор Фёдорович, Акулина Михайловна. Она начальник над сепараторным пунктом. Она знает, что и как надо там делать. Выполняй её просьбы-указания точно.

Подготавливая сепараторный пункт к работе, Акулина Михайловна вспоминала минувшее.

Когда она с дочкой подошла к станице Прихопёрской со стороны Кумылги, путь им преградила река Хопёр, через неё был кинут мост. Умывшись на левом берегу Хопра, и съев по сухарику с хопёрской водой, Акулина Михайловна и её шестилетняя доченька Ксюша, вышли на мост, толкая впереди себя двухколёсную тачку.

Пройдя мост и войдя на станичную улицу, они присели отдохнуть на широкую дощатую скамейку у плотных, обитых жестью ворот. Через минуту калитка рядом с ними открылась, и в ней показался мужчина с левой рукой на перевязи.

— Кого Господь прислал? — спросил он.

— Странники мы. Идём, сами не знаем куда. Гонит нас голод.

— Есть хотите? — спросил мужчина.

— Очень хотим, — ответила Акулина Михайловна.

— Пойдёмте, — пригласил хозяин. Он помог завести тачку во двор, пригласил в стряпку. Положил в чашку галушек, дал две ложки, подвинул солонку, — поминайте Акулину.

— Не буду. Я ещё жива, — Акулина Михайловна бросила ложку.

— Вас Акулиной зовут? — спросил хозяин.

— Да. Акулина Михайловна.

— Поминайте другую Акулину… Ивановну. Она год как умерла.

— Господи, помяни во Царствии Твоём душу рабы Твоей Акулины. Помилуй её. Прости ей все её вольные и невольные прегрешения и беззакония земные и даруй ей вечный покой во Царствии Твоём. Акулина Михайловна трижды перекрестилась. Перекрестилась и Ксюша.

— Ешьте, — сказал хозяин, а сам вышел.

Акулина видела в окно, как хозяин что-то носил в амбар. Когда хозяин вошёл в амбар, и за ним закрылась дверь, Акулина Михайловна взяла чашку с галушками и подлила полный половник галушек, чуть подсолила и они с Ксюшей снова принялись есть.

Хозяин несколько раз прошёл из дома в амбар, а потом вошёл в стряпку со стаканом молока:

— У нас своей коровы нету, а к соседу пришла мать доживать и привела корову. Они носят нам ежедневно бутылку молока. Мамаша узнала, кто вы и прислала вам.

Акулина Михайловна отпила один глоток и отдала Ксюше.

— Пойдёмте, я покажу вам, где вы отдохнёте.

Хозяин подвёл их к амбару:

— Заходите. Там всё готово. Там корчага с водой и кружка, если захотите пить. Давайте знакомиться. Я — Константин Петрович.

— Не может быть, — отступив на шаг, сказала Акулина.

— Почему не может быть? — спросил хозяин.

— Мужа моего покойного звали Константином Петровичем.

— Бывают совпадения, — сказал хозяин, — отдыхайте. Сам же он пошёл к Ивану Красненькому и рассказал ему следующее:

— У меня живёт как жена женщина с девочкой, но я её не показывал людям, и от Михаила Ивановича скрыл, когда он развозил муку. У нас получилось шесть ведер на пятерых. Сегодня сравнялся год со дня смерти моей законной супруги Акулины Ивановны. Мы сварили последние галушки, помянули, а в обед нечего есть. Не сможешь ли ты, Иван Павлович, покрыть мой грех.

— Я понял. Я напишу ветрячнику, и он выдаст тебе на двоих. Как зовут женщину?

— Акулиной Михайловной.

— Так твою жену звали Акулиной.

— Та была Акулина Ивановна. Да это не всё. Её первого мужа звали Костей и Петровичем, как и меня.

— Сплошная романтика. Хоть садись и роман пиши.

— Писать придётся тебе, Иван Павлович. У меня левая рука болит, а правая писать не умеет. Я одну зиму в школу ходил. Читаю с трудом, а писать совсем разучился.

— На вот, Константин Петрович, иди к ветрячнику.

Костя поблагодарил Красненького, пришёл домой, взял два чистых мешка, свою двухколёсную тачку и — на ветряк.

Ветрячник, прочитав бумагу, от нечего делать стал расспрашивать Костю. Костя рассказывал. В другом случае он послал бы ветрячника куда подальше, а ныне не мог, так как обедать было нечем. Из двух мешков, что Костя захватил с собой, один оказался на четыре пуда, и второй — на восемь пудов. Ветрячник взял куль, повесил на зажимы у ларя и стал насыпать ведром муку. Насыпал полный, снял с зажимов, встряхнул, досыпал ещё три раза по полведра, собрал гузырь и сказал:

— Держи, Костя, гузырь, я завяжу, и понесём.

Они положили куль в тележку:

— Здесь двенадцать вёдер. Молодая жена и прочее. Мой дед говорил: «Хороша любовь с хлебцем». Сейчас ещё пшена дам.