Владимир Владимиров - Джемс Кук

Но что значили для «просвещенного» европейца свидетельства малограмотных полуазиатов, варваров, только что начавших принимать человеческий образ? Если избранные и читали «Санкпетербургские ведомости», труды и реляции наших ученых и путешественников, считались с Петербургской академией, то для большинства английских ученых вопрос о действительности пролива и серьезности сведений Беринга оставался открытым и во многих случаях спорным. Такова была точка зрения большинства, а интересы правительства требовали точного решения, что и вызвало опубликование парламентского акта и шаги, предпринятые графом Сэндвичем к снаряжению новой экспедиции на этот раз вдоль западных берегов Северной Америки.

Короткие зимние дни были еще короче от тумана. Мокрый снег тяжелыми хлопьями устилал крыши, одевал деревья, обращаясь на мостовой в серую, хлюпкую грязь. Иногда показывалось красное, беспомощное солнце, оно кралось низко и пряталось за крыши домов. В комнатах рано зажигали свечи, и камин потрескивал с утра до вечера, обволакивая дремотным теплом, баюкая колеблющимся светом.

Протягивая ноги к решетке камина, Кук сидел в кресле. Рука опускала книгу на колено, и взгляд следил за игравшим между поленьями пламенем. Жена уводила детей спать. Становилось тихо, и сразу слышались маятник и сверчок, каждый, по своему размеренно отсчитывающие время. На стене колыхалась тень от взъерошенного перьями таитянского щита, странного в этой комнате. Образы далеких островов реяли в неясности полусна. Тени покачивались мерным танцем таитянских девушек. В такт танцу унывно звучала песнь: «В луне туман. Этот туман я люблю…». Книга сползала с колена и, тяжело падая на пол, будила. Кук сердился, вставал, начинал ходить по комнате, звал жену, говорил, что уходит к Хауксворту или Палиссеру.

Настроение мужа пугало добрую мистрис Кук, она угадывала наступление рокового дня. Кук становился молчаливым и вспыльчивым, подымался внутренний спор с самим собою. Моряк начинал скучать в однообразной тишине семьи, как скучал о ней в далеких морях, утомленный работой. Мысли беспокойно строили планы новых плаваний. Книги и карты постепенно переползали с полок на стол и стулья, наполняя комнату суматошным беспорядком. Моряк властно требовал работы, прогоняя трогательного и ленивого семьянина, жавшегося в темных углах, в страхе от своего грозного соперника, всегда побеждавшего в этом неравном бою.

Когда в Адмиралтействе пошли разговоры о северной экспедиции и Палиссер в беседе с Сэндвичем сказал о настроении Куа, хитрый сановник тотчас ухватился за мысль, давно его беспокоившую и не находившую нужного оправдания. Он мог, конечно, просто предложить Куку начальство над экспедицией, но боялся получить отказ. Ему казалось, что награжденный сверх меры, обласканный королем и высшим обществом человек «темного происхождения», выдвинувшийся, в конце концов, не столько своими талантами, сколько благодаря счастливому стечению обстоятельств, благосклонности адмиралов, ученых и его самого — первого лорда Адмиралтейства, человек, достигший спокойной, прибыльной, почетной должности, завидной для любого джентльмена, не может снова бросить все и променять законное утвердившееся благополучие на шаткие мостки неверной и загадочной судьбы. Кроме того, он боялся мнения общества: отказ Кука мог вызвать ненужные сплетни и нападки на первого лорда, благоприятные его политическим врагам, которые сумеют сыграть на патриотических чувствах и повернуть против него общественное мнение, и так уже достаточно неустойчивое за последнее время. Был еще способ — приказ короля. Но смешно было играть в страуса, пряча голову под собственное крыло. Обманывать можно только простой народ. Все знали, как пишутся королевские приказы. Вот почему он цепко ухватился за слова Палиссера и повел тонкую игру, вспомнив испытанные приемы дипломата.

Исстари дипломатический ход, как и торговая сделка, вернее выигрывался за завтраком или обедом, чем за столами конгрессов. Хороший дипломат не щадит своего желудка, нарушая расписание еды в зависимости от дел. Недаром французы говорят: «Он ест, как дипломат».

Заручившись словами своего помощника сохранить тайну, граф поручил ему пригласить от своего имени Кука на обед в. один из ближайших дней и приехать вместе с ним. Палиссер согласился с радостью. Если Сэндвич боялся обидеть его своим предложением, то Палиссер, напротив, боялся жестоко оскорбить друга назначением другого капитана. Он помнил лицо Джемса, когда на-днях тот вспоминал свое последнее путешествие, помнил, как углями горели глаза, как огромный человек, увлекаясь рассказом, широко шагал из угла в угол своей комнаты, словно зверь, запертый в тесную клетку.