Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Горизонт познания похож на географический горизонт: для видения вдаль надо высоко подняться, а при этом не видишь, на чем стоишь.

О том, что конец династии Романовых случился в середине XVIII века, пишут давно. Еще Николай Костомаров неявно указал этот конец, когда завершил свою «Историю России» правлением Елизаветы, описав ее уход как завершение целой эпохи. Казимир Валишевский высказался на сей счет прямо: его книга о Елизавете названа «Елизавета, последняя из Романовых» (La derniere des Romanov: Elisabeth I. Paris, 1902). Через 70 лет его вдохновенно поддержал исторический писатель Валентин Пикуль в романе «Пером и шпагой».

В наше время историк династии Романовых Евгений Пчелов в ряде публикаций (в том числе книги 2003 и 2013 гг.) твердо проводит тезис, что династия Романовых была существенно женской до Елизаветы включительно (много здоровых царевен и мало царевичей, притом почти сплошь больных и недолго живших) и вырождалась. По Пчелову, при Петре I она погибала за отсутствием наследников (именно поэтому ему пришлось отказаться от принципа наследования престола), а с Павлом возродилась. Именовать наследственную линию Екатерины II новой династией (как и обсуждать тему отцовства Петра III) Пчелов избегает в печати , но и в ней не раз указывает, что женский характер династии был с Павлом, имевшим четырех взрослых сыновей, начисто замещен мужским.

Пусть все они и правы по сути, однако как бы забывают, что после смерти Елизаветы в 1762 году полгода правил Петр III (внук Петра I), что именно он подписал указы, начавшие новую эпоху: о вольности дворянства, об упразднении Тайной канцелярии и в защиту свободы вероисповедания. Вероятно, автором их был его ближайший секретарь Дмитрий Волков, но это не умаляет царских заслуг: ведь приблизил его и ему подобных к себе Петр III. Подробно см.: [Мыльников]. Участие Екатерины исключено, поскольку она пыталась (и весьма успешно) выставить мужа идиотом, а не приписывать ему эпохальные акты.

Словом, вопрос о конце династии Романовых должен быть увязан именно с местом Петра III [307]. Поэтому важно, что Екатерина сама рождала слухи о зачатии Павла вне брака с будущим Петром III. Сторонники 300-летнего правления Романовых объясняли это ее нежеланием уступать трон мужу, Петру III (что лукаво либо наивно: она распространяла слухи как раз после его гибели.) Правдивы слухи или нет, но ими она фактически утверждала, что начинает новую династию, и это тоже верно по сути.

Разобрав вопрос об отце Павла, Валишевский в главе 5 первой книги «Романа императрицы» пришел к выводу, что отец Павла не может быть назван точно, но что вряд ли это Петр III. При царской власти, покоившейся на династической традиции, поколебать официальную позицию было невозможно, однако и ныне, через сто лет, она господствует. Почему?

Квалифицированный и благосклонный читатель первого издания моей книги Ч-11 Кирилл Михайлов, известный биолог и издатель, отметил, что на сей счет «доказательства отсутствуют». Он возразил мне (вернее, повторил очень старое возражение), что портретное сходство Павла с его официальным отцом Петром III позволяет не говорить про иного отца [308]. Поскольку мой прежний довод (что тронные портреты обоих достаточно условны) оказался недостаточным, его следует либо подкрепить, либо отказаться от гипотезы физически новой династии. Пришлось заново сравнить наличные портреты и прийти к неожиданному для меня выводу, что Павел несхож с Петром III, но похож на Сергея Салтыкова, которого критики официальной версии, вслед за самой Екатериной, уже 250 лет полагают самым вероятным отцом Павла. Достаточно сравнить Павла (особенно на рисунке пером, сделанном Сальватором Тончи) не с тронным (стилизованным) портретом Петра III, а с двумя обычными.

Тем самым, у официальной версии тоже «доказательства отсутствуют». Нам остается, как сказано в Прологе, пытаться составить непротиворечивую картину событий. Об этом могу добавить к сказанному следующее.

1) Пишут, что Петр III и Павел оба были больны душевно. Если это и так, то совсем по-разному, поэтому болезнь — не довод о родстве. Павлу была свойственна болезненная ярость, тогда как Петр III был известен добротой. Если даже поверить, что он был глуповат (его биограф отрицает это, приводя веские доводы [Мыльников]), то Павел был отнюдь не глуп, а его душевная болезнь развилась, как признают едва ли не все, в ходе постоянного подавления его личности матерью. По всей вероятности, сыграли роль и доходившие до него (иногда в грубой форме) слухи о его незаконном зачатии.