Евгений Трефилов - Пугачев

Пугачев же намеревался во что бы то ни стало взять Оренбург раньше и неоднократно пытался сделать это. Наиболее решительный штурм города был предпринят 2 ноября. Утром по сигналу — выстрелу вестовой пушки — повстанцы открыли по городу артиллерийский огонь, который продолжался «до самой ночи». Этот обстрел был весьма опасен, ибо батареи располагались «вкруг всего здешнего города». Пугачевцы «завезли несколько пушек своих к самой Егорьевской церкви… от городского вала не далее двухсот сажень». Оборонявшиеся, в свою очередь, отвечали пушечной пальбой. Как вспоминал очевидец, «от такого происходящего с обеих сторон грому не только человеки трепетали, но и здания тряслись». Но одним артиллерийским огнем крепость не возьмешь, а потому около тысячи пеших повстанцев под командованием самого «Петра Федоровича» пытались ворваться в город. Говорили, что «государь» обещал соратникам «сверх того, что они грабежом могут получить, по 10 руб. на человека деньгами и по хорошему кафтану, а потом отпустить их на волю, куда кто желает».

Легко можно представить, как подобные обещания вдохновляли бунтовщиков. Но неменьшее воздействие на них оказывало личное участие «царя» в этом штурме. Один из ближайших пугачевских сподвижников Тимофей Мясников вспоминал: «…все были поощряемы ево смелостию и проворством, ибо когда случалось на приступах к городу Оренбургу или на сражениях каких против воинских команд, то всегда был сам напереди, нимало не опасаясь стрельбы ни из пушек, ни из ружей. А как некоторый из ево доброжелателей уговаривали ево иногда, чтоб он поберег свой живот, то он на то говаривал: “Пушка де царя не убьет! Где де ето видано, чтоб пушка царя убила?”» [314] Показания командира пугачевской гвардии. С. 100. . (А. С. Пушкин в «Истории Пугачева» приводит диалог, якобы состоявшийся вблизи Нижнеозерной крепости между старым казаком и Пугачевым, ехавшим впереди войска. «“Берегись, государь, — сказал ему старый казак, — неравно из пушки убьют”. — “Старый ты человек, — отвечал самозванец, — разве пушки льются на царей?”» [315] Пушкин А. С. История Пугачева. С. 18. .) О бесстрашии Пугачева во время боя и о том, что оно вдохновляло других восставших, говорил во время следствия и казак Максим Горшков. При этом, правда, и он, и некоторые другие повстанцы отмечали, что самозванец выходил на сражение в «худом» платье, чтобы его не узнали [316] См.: Пугачевщина. Т. 3. М.; Л., 1931. С. 214, 215; РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 208, 208 об., 220 об., 221; РГВИА. Ф. 20. Оп. 1. Д. 1239. Л. 104. .

И вот повстанцы, ведомые Пугачевым, приблизились к городскому валу, и началась перестрелка. Поскольку ружейные выстрелы с вала не приносили вреда залегшим за горой пугачевцам, Рейнсдорп приказал егерям 6-й легкой полевой команды перейти Яик и обстрелять бунтовщиков. Восставшим пришлось отступить. Солдаты, бросившись с вала на отступавших, «порубили и покололи из них человек до 30». Многие бунтовщики думали спастись, перейдя по льду на другой берег Яика, «но за тонкостию льда, проломившись, утонули». Говорили, что и сам их предводитель чуть было не погиб, да был спасен яицкими казаками.

Итак, штурм Оренбурга не удался. Впрочем, определенный урон городу нанести всё же удалось: были повреждены некоторые здания. Правда, число погибших было невелико — по всей видимости, их было семеро. По некоторым данным, столько же было и раненых. Среди убитых были не только защитники города, но и обыватели, например богатый купец и депутат Уложенной комиссии Илья Лукьянович Кочнев. У него в доме священник служил молебен, хозяин стоял возле окна, «имея правую руку прижату к левой». В это время ядро, пробив оконное стекло, ранило Кочнева в правую руку, оторвав средний палец, «а потом разбило кость у левой руки выше локтя», так что «рука осталась на одной только мясной части». Решено было провести ампутацию, но купец скончался то ли во время операции, то ли после, а может, и вовсе не дождавшись ее. Среди мирных жителей, убитых в этот день, была также некая баба, ходившая по воду [317] См.: Записки священника Ивана Осипова. С. 559; Известие о самозванце Пугачеве. С. 593, 594; Летопись Рычкова. С. 239–243; Крестьянская война 1773–1775 гг. в России. С. 22, 23; Емельян Пугачев на следствии. С. 87, 88, 178, 179; Крестьянская война в России в 1773–1775 гг. Т. 2. С. 132, 133; Записка полковника Пекарского… С. 603, 604; РГВИА. Ф.20. Оп. 1.Д. 1231. Л. 190, 190 об. .

После этого штурма и осаждавшие, и осажденные на время прекратили активные боевые действия. Наступившие сильные морозы заставили Пугачева с войском перебраться из лагеря, находившегося между Бердской слободой и Маячной горой, в саму слободу в семи верстах от Оренбурга, которая до конца марта 1774 года стала своеобразной повстанческой столицей. Там «Петр Федорович» с комфортом устроился в теплом доме — не то что прежде. До переселения в Берду самозванец жил в походных условиях, ночевал или в палатке, или в кибитке, захваченной на хуторе советника Мясоедова. Как вспоминал писарь Полуворотов, побывавший в то время в плену у самозванца, в кибитку эту никто не имел права входить, кроме двух казаков (одним из них был Чика) и вдовы майора Харлова — той самой, которую Пугачев захватил в Татищевой крепости и сделал своей любовницей. Когда мнимый царь выходил из кибитки, то ему ставили кресло, сидя на котором он выслушивал и вершил «всякие дела». Приходившие к самозванцу люди кланялись ему в землю и целовали руку, а называли его «ваше величество», а порой просто «батюшка». Причем почтение это было вполне искренним, поскольку, по словам того же Полуворотова, повстанцы заочно продолжали почтительно величать своего предводителя «отцом».