Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

На этом мотивы жизни Эзопа исчерпываются. Однако остается важный мотив иного рода: басенное творчество Эзопа. И здесь, пожалуй, нас ждет самая большая неожиданность.

Эзоп – баснописец, λογοποιός. Так он назван у Геродота, так изображен в «Пире семи мудрецов», где в изложение вставлены четыре «эзоповских басни», да трижды разговор касается «эзоповых басен» вообще (гл. 14, 19, 21). Так он назван и в «Жизнеописании» (§ 1), но – только назван. Народное «Жизнеописание» совершенно не интересуется баснями Эзопа. Ее герой – Эзоп-мудрец, Эзоп-шутник, но не Эзоп-баснописец. Когда Эзоп выступает в «Жизнеописании» с притчами и баснями (§ 33, 37, 67, 94, 97, 99, 126, 129, 131, 133, 135, 140, 141), то, во-первых, почти все эти басни сосредоточены в эпизодах, где Эзоп выступает уже не как раб, а как свободный; во-вторых, почти все эти басни отсутствуют в основном эзоповском сборнике (recensio Augustana); в-третьих, большинство этих басен по существу баснями не являются, так как сложены по схемам, отступающим от традиционной схематики басенного сюжета, и скорее приближаются к другим жанрам – только в § 97, 133 и 135 мы находим типичные басни, в § 99 и 140 басенные схемы расшатаны, в § 94 перед нами аллегория, в § 33, 37, 67, 126 – этиологии, в § 129, 131, 141 – анекдоты. При этом следует заметить, что и все три анекдота, и этиология в § 67, и басня в § 135 отличаются непристойностью (сексуальной или фекальной топикой) – иными словами, Эзоп и здесь прежде всего шутник, как и в остальном «Жизнеописании». Можно заметить также, что в сирийской повести об Ахикаре поучения героя приемному сыну содержат несколько басен, а в переработке соответствующего эпизода, включенной в «Жизнеописание Эзопа», эти басни исключены. Безымянного составителя «Жизнеописания» привлекала личность Эзопа, а не басни Эзопа. Как это объяснить, мы попробовали ответить выше 43 43 См. La Penna A. La morale della favola esopica come morale delle classi subalterne nell’ antichità // Società. 1961. 17. P. 459–537, и некоторые уточнения в нашей статье «Социальные мотивы античной литературной басни» в «Вестнике древней истории» (1962. № 4. С. 48–66). .

Народное «Жизнеописание» дорожит образом раба Эзопа, смеющегося над знатностью, красотой и ученостью своих хозяев, и потому забывает (хотя бы на время) об эзоповых баснях с их моралью «знай сверчок свой шесток»; ученая, литературная традиция, напротив, старается затушевать все черты социального протеста в образе Эзопа и потому усиленно подчеркивает, что именно он был автором добродетельных и благонадежных басен.

Итак, по всем рассмотренным пунктам мы находим глубокую разницу между показаниями двух групп наших источников в легенде об Эзопе – между литературными свидетельствами, с одной стороны, и народным «Жизнеописанием», с другой. Для литературной традиции Эзоп – сочинитель басен, фракиец, человек обычной наружности, в прошлом – раб, но в лучшую пору своей деятельности – свободный, собеседник семи мудрецов и льстец царя Креза, погибший в Дельфах за свою вражду к Аполлоновым жрецам. Для народной традиции Эзоп – шутник и мудрец, фригиец, урод, раб глупого философа, а потом – советник восточного царя, погибший в Дельфах за свою вражду с богом Аполлоном. Конечно, эти две традиции развивались не изолированно, а во взаимном влиянии: из народной традиции в литературную рано перешло представление о Фригии как родине Эзопа, из литературной в народную довольно рано, по-видимому, перешла мысль о том, что Эзоп был не врагом, а другом Аполлона. Но на протяжении всей античности разница между ними отчетливо ощутима.

Народная традиция дошла до нас в виде цельного, чудом сохранившегося уникального памятника – «Жизнеописания Эзопа» в редакции G. Литературная традиция дошла до нас лишь во фрагментах (единственный нефрагментарный памятник – «Пир семи мудрецов» Плутарха, но Эзоп в нем не главное лицо), однако единство и топики, и идейного содержания этих фрагментарных свидетельств таково, что можно с большой вероятностью предположить, что все они восходят к одному и тому же источнику (может быть, в разных редакциях), который можно было бы назвать «ученым жизнеописанием Эзопа». Такое «ученое жизнеописание Эзопа», элементы которого реконструированы выше, скорее всего, возникло в эллинистическую эпоху (III–I века до н. э., т. е. одновременно с «народным жизнеописанием»), когда александрийские ученые словно спешили охватить биографическими сочинениями всю классическую культуру. Вполне возможно, что в одной из своих редакций оно могло служить предисловием к «Августане» или иному сборнику эзоповых басен, созданному в эту пору; народное жизнеописание G, как признает даже Перри, для этого совершенно не годилось. Только к исходу античности, в условиях общего кризиса античной культуры, социальная грань двух традиций начинает терять свое значение. По-видимому, к IV веку н. э. «ученое жизнеописание» затерялось, и его место в виде предисловия к басням заняло «народное жизнеописание», для этой цели заметно переработанное (в частности, потерявшее все антиаполлоновские мотивы) – «редакция W». Не случайно именно в это время в литературных свидетельствах учащаются мотивы, восходящие к «народному жизнеописанию» (безобразие Эзопа у Гимерия, Т 56; басня как «рабское иносказание» у Юлиана, Т 58).