Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Троцкий выносил правительству безжалостный приговор: «Об этом правительстве можно вообще сказать, что до самых дней Октября оно в трудные минуты переживало кризисы, а в промежутках между кризисам… Существовало. Непрерывно «обсуждая свое положение», оно так и не нашло время заняться делами» [3253] Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 1. М., 1997. С. 349. . Правительственные кризисы следовали один за другим. «Два месяца — вот почти точно тот срок, на который вновь организовавшемуся правительству удавалось удержать над страной власть, становившуюся все более и более номинальной и фиктивной» [3254] Милюков П. Н. История второй русской революции. М., 2001. С. 54. , — отмечал Милюков. В начале мая он подаст в отставку вместе с Гучковым, оказавшимся бессильным изменить «условия, угрожающие роковыми последствиями для свободы, безопасности, самого существования России».

После июльского кризиса и устранения князя Львова во главе государственной машины оказался энергичный человек — Александр Керенский — который искренне пытался привести Россию к торжеству демократии, как он сам ее понимал, но не обладал ни качествами стратега или аналитика, ни железной волей или хитростью диктатора. «Керенский чем дальше, тем больше становился единственным связующим звеном между крайностями, утратившими взаимное понимание, при центре, продолжавшем терять поддержку массы, — писал Милюков. — Политическая позиция, в начале понятная и даже неизбежная, все более превращалась в одинокую позу, выдерживать которую становилось трудно для актера, а наблюдать со стороны — невозможно для зрителя» [3255] Там же. С. 208. .

Проседали одна за другой ведущие политические партии. Скорость их падения определялась сначала степенью их близости к императору, а затем — степень сопротивления немедленным чаяниям масс. «Одновременно с падением царской власти погиб авторитет всех монархических партий, затем в один-два дня исчез авторитет партии октябристов и ее лидеров (Родзянко, Гучкова и других), в две-три недели пал авторитет кадет, вслед за ними пришла очередь плехановцев, трудовиков и всех «социал-соглашателей»: социал-демократов меньшевиков и социалистов-революционеров… На смену должны были прийти большевики, дававшие полный простор своеволию масс, ничего не тормозившие, благословлявшие разнузданность всякого рода и дававшие ей идеальные облагораживающие словесные одежды. Успех большевиков был неизбежен» [3256] Сорокин П. А. Социология революции. М., 2005. С. 78. , — подчеркивал Питирим Сорокин.

Когда большевики приходили к власти, они имели дело не с функционирующей государственной системой, разрушенной Временным правительством, а с анархией.

Революция перевернула все классы традиционного российского социума, взорвала нравственные и духовные столпы общества, вывернула на поверхность глубинные пласты народного бессознательного с ее бунтарским и анархическим началом. Крупный историк Степан Борисович Веселовский еще 7 мая 1917 года записал в дневнике: «То, что называют теперь великой революцией (это уже вторая! сколько сил!) в сущности есть не революция, и даже не политический переворот, а распад, разложение, государственное и социальное» [3257] Веселовский С. Б. Страницы из дневника 1917–1923 // Великая русская революция глазами интеллектуалов. М., 2015. С. 225. . Страна оказалась во власти взбудораженного революцией народа, который почувствовал неограниченную свободу, понимаемую как отказ от самоограничения, и уставшего от войны. Революционные идеи всегда сильнее всего резонируют в молодежной среде. Российскую революцию делали молодые люди, многие — в романтическом порыве к справедливости, многие — как средство самовыражения и ухода от серых будней.

После Февраля Россию поразила эпидемия слов, шествий, празднований, отражавших несбыточные фантазии о прорыве в царство справедливости во всемирном масштабе, в которых потонули реальные проблемы. Возник новый язык, в котором центральное место заняли понятия свободы, народа, революции и контрреволюции, «демократии» как социализма и «буржуазии» как всего несоциалистического и не рабоче-крестьянского. Но из этого языка выпали понятия России, Отечества, Родины, веры, долга, чести.

«Поток слов ораторов первой эпохи революции подготовлял почву для большевиков, — писал кадет Рысс. — Агитация Совета рабочих депутатов против буржуазии готовила бесславную кончину самому же Совету: безответственные речи Керенского и тысяч других не могли остаться без результата. Послушав эти речи три-четыре месяца кряду, народ требовал, чтобы слова был заменены действиями, из этих слов вытекающими. И когда действия не было, народ был вправе думать, что его обманывали Керенский и лидеры социалистических партий… И в том, что партии и члены их обещали и обещаний своих не выполнили, было предзнаменование большевиков, людей действия» [3258] Рысс П. Я. Русский опыт. Историко-психологический очерк русской революции. М., 2017. С. 64. .