Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Какова была социально-экономическая программа новой российской власти? Поразительно, но у общественных деятелей, уже несколько лет претендовавших на то, чтобы стать правительством, никакой программы не оказалось. В опубликованной 5 марта первой декларации Временного правительства, где определялись приоритеты его работы, не было ни слова не об экономике, не о социальной политике, не о земельном вопросе. Инициатива выдвижения социально-экономических вопросов исходила в основном от Петросовета. И общее направление мысли было в сторону резкого усиления госрегулирования, то есть — прочь от рынка.

Соломон Меерович Шварц (Моносзон), меньшевик, в 1917 году издававший журнал «Страхование рабочих и социальная политика», а затем выпустивший исследование об экономической политики Временного правительства, справедливо замечал: «Идея государственного регулирования народного хозяйства становится почти с первых дней революции основной общей идеей экономической политики, выдвигавшейся главным образом меньшевиками, поддерживавшейся эсерами, встречавшей часть глухое, частью открытое сопротивление предпринимательских организаций и буржуазных партий и, с другой стороны, наталкивавшейся на растущее сопротивление большевиков» [610] Шварц С. Материалы о развитии программ экономической политики в 1917–1918 годах // Фельштинский Ю. Г., Чернявский Г. И. Меньшевики в революции: Статьи и воспоминания социал-демократических деятелей. М., 2016. С. 327. . Партия Ленина считала, что надо не усиливать регулирование, а устанавливать советскую власть.

Не было стратегии (или хотя бы обсуждения) путей расширения производства, зато появилось множество планов перераспределения. Конфискации начались уже 12 марта. Земли, леса, реки, озера, находившиеся в распоряжении кабинета императора, и все его доходы признавались госсобственностью и передавались в ведение министерства земледелия. Недра земель, рудники, заводы, прииски, принадлежавшие кабинету, переходили министерству торговли и промышленности. Те же меры были распространены на удельные земли императорской фамилии. 16 марта Временное правительство объявило государственной собственностью уже все земли, имущество, предприятия и капиталы дома Романовых [611] Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. С. 354. .

Соображения о необходимости экономической стратегии впервые прозвучали только на созванном в конце марта Всероссийском совещании Советов рабочих и солдатских депутатов, где единогласно была принята резолюция «О хозяйственном положении страны». Временному правительству «для предотвращения неминуемой катастрофы» предлагалось: «1) Планомерно регулировать всю хозяйственную жизнь страны, организовав все производства, обмен, передвижение и потребление под непосредственным контролем государства. 2) Отчуждить всю сверхприбыль в пользу нации и ограничить все виды капиталистического дохода строго определенными нормами. Рабочему же классу должны быть обеспечены достойные условия существования и труда, которые и дадут ему возможность проявить максимум напряженного и интенсивного труда для спасения страны» [612] Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов. 29 марта — 3 апреля 1917 г. М. — Л., 1927. С. 305–306. . Доклад об этой резолюции Временное правительство заслушало 7 апреля, но не нашло в себе силу взять на себя решение столь всеобъемлющей задачи.

Впрочем, никакой системы государственного регулирования создано не было. Экономическая политика Временного правительства как таковая отсутствовала. Началась стремительная экономическая деградация.

Сначала страна просто не работала, потому что все бастовали. 5 марта Петросовет принял решение прекратить всеобщую политическую стачку, признав «возможным ныне же приступить к возобновлению работ в петроградском районе с тем, чтобы по первому сигналу вновь прекратить начатые работы». 9 марта Совет констатировал, что, «за небольшими исключениями, рабочий класс столицы проявил поразительную дисциплину, вернувшись к станкам с такой же солидарностью, с какой он оставил их несколько дней тому назад, чтобы подать сигнал к великой революции». Но на ряде предприятий забастовки продолжались, коль скоро «старая власть еще полностью не рухнула», война не закончилась, а 8-часовой рабочий день еще не введен.

10 марта Совет еще раз призвал вернуться к станкам. После этого работа вроде как началась. Но, постановив восстановить работы, Совет одновременно призвал пролетариат быть готовыми «по первому сигналу снова бросить», а пока — «вырабатывать экономические требования». «Как позвано, так и услышано, так рабочие и вернулись: не к станкам, а больше — хулиганить, — писал Александр Исаевич Солженицын. — Редко где работа началась по-настоящему, но и там собирались на митинги, требовали оплатить им полностью дни революции и вообще повысить оплату. Где волынили, не становились к станкам, где работали попустя руки, зато на каждом заводе измысливали свои новые требования, а пуще всего не подчинялись мастерам, оскорбляли их и даже вывозили на тачках. Или требовали уволить директора. И такое пошло дикое: что мастера теперь должны быть не по званию своему, а самими рабочими выбраны, хоть из рабочих же. Но это уже был — конец всякого завода».