Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Параллельно с изменениями, охватившими значительную часть Российской империи, происходила дальнейшая реорганизация административной и правовой системы Казахской степи. Новый порядок, установленный Временным положением 1868 г., предусматривал создание так называемого народного суда. Заседатели этого суда — бии — должны были избираться сроком на три года и утверждаться в этом звании военным губернатором. Тем самым имперская администрация, реанимируя идею прежних судов биев, стремилась превратить этот институт в колониальное учреждение, предписывая ему разбирать иски исключительно на основе казахского обычного права [474] Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 332–333. . Однако желание противопоставить адат и шариат и тем самым ограничить влияние ислама вновь не увенчалось успехом. Как в случае Л. д’Андре и И. Я. Осмоловского, местные реалии выходили за рамки единого административного подхода. В Казахской степи продолжала сохраняться правовая гибридность, основанная на тесном переплетении разных правовых практик и традиций: бии одновременно с адатом использовали шариат, некоторые русские чиновники вынуждены были по различным соображениям отступить от требований имперского закона, дозволяя казахам судиться не только у биев, но и у кади [475] См. об этом подробнее: Shabley P. The Struggle for Shari‘a: Empire, Muftiate and the Kazakh Steppe (19th — Early 20th centuries). Unpublished conference paper. . В таких условиях продолжается сбор сведений о казахском обычном праве. Этот интерес, несмотря на свертывание кодификационных планов, обусловливался разными причинами. Многие сборники по структуре и содержанию представляли собой скорее этнографические очерки, чем действенные судебники. Подобного рода описания становились своеобразными пособиями для чиновников, которые по долгу службы в Казахской степи стремились понять особенности местного жизненного уклада и быстрее адаптироваться к окружающим реалиям. Конечно, идея изучения адата связывалась и с прагматическими соображениями. Русификация окраин, переселенческая политика, расширение компетенции мировых судов и другие преобразования были рассчитаны на постепенное вытеснение местных традиций и практик. Поэтому колониальные чиновники стремились зафиксировать разнообразие казахских обычаев, чтобы модернизировать или полностью устранить некоторые из них, правда, более гуманными методами, чем те, которые осуществлялись по отношению к барымте или амангерству еще в первой половине XIX в. Рассматривая адат в качестве некоего переходного звена к усвоению основ европейской культуры, колониальная администрация надеялась нивелировать угрозы, которые могли возникнуть в реализации этого намерения. Вот почему в сборниках казахского обычного права мы находим столь разные и порой противоречивые сведения о взаимодействии адата и шариата.

По сравнению с первой половиной XIX в. во второй его половине появляется множество разнообразных материалов, описывающих нормы казахского обычного права. Остановимся лишь на некоторых из них. В целом многие сборники, а также социальный облик людей, работавших над ними, удачно вписывались в основные черты своего времени. Поэтому в основу нашего изложения будет помещен герменевтический анализ, совмещенный со структурно-типологическим методом. К первой группе трудов по казахскому обычному праву можно отнести работы самих инородцев или представителей «туземной» интеллигенции. Многие из них, прошедшие русские учебные заведения, занимали различные должности в органах управления Казахской степью — были переводчиками, секретарями, чиновниками для особых поручений, служащими статистических комитетов. Рассматривая себя в качестве связующего звена между интересами своего рода, этнической группы и империи, эти лица становились колониальными посредниками. Если в первой половине XIX в. работы некоторых инородцев замалчивались, то во второй представители «туземных» обществ начали играть активную роль в производстве колониальных знаний [476] См. подробнее: Tolz V. Russia’s Own Orient. P. 113; Campbell I. Knowledge and the Ends of Empire. P. 8–9. . Одним из таких деятелей был И. Ибрагимов. Занимая должность переводчика при туркестанском генерал-губернаторе, этот образованный башкир написал несколько трудов по казахскому обычному праву [477] С 1870 г. был переводчиком с персидского и татарского языков при канцелярии туркестанского генерал-губернатора. В 1870–1878 гг. редактировал газету «Туркестан вилайети газети» («Туркестанская туземная газета»). В 1890 г. назначен генеральным консулом в Джидде (современная Саудовская Аравия). См.: История Актюбинской области / http://myaktobe.kz/archives/38760 (последнее посещение 18.01.2019). . Хотя в своих работах он часто подвергал критике татарских мулл, которые распространяли шариат среди казахов [478] Ибрагимов И. И. Очерки быта казахов. 2-е изд., доп. Астана, 2007. С. 26. , эта его позиция не порывала с исламом как частью собственной культуры. Со временем И. Ибрагимов намеревался оставить Туркестан и продвинуться по служебной лестнице еще выше — занять должность муфтия Оренбургского магометанского духовного собрания. Он пытался убедить директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД М. Р. Кантакузена в том, что его многолетний опыт службы в Сибири и Центральной Азии может помочь в деле «сближения русского православного населения с мусульманским» [479] РГИА. Ф. 821. Оп. 138. Д. 116. Л. 95. Хотя И. Ибрагимов муфтием так и не стал, на полях его ходатайства мы находим весьма интересные замечания, вероятно сделанные самим М. Р. Кантакузеным: «Записка эта производит хорошее впечатление. Если это есть действительное выражение мыслей, то это хороший кандидат». См.: Там же. Л. 94. . Как видим, позиция обоюдной пользы и выгоды (для империи, русских, мусульман и самого Ибрагимова) обосновывается претензией на обладание экспертным знанием, игравшим важную роль в перераспределении привилегий и социальных статусов в имперской системе.